"Много историй назад, когда самые первые из богов, те, что создали мир, еще бродили по ночам, беседовали два бога, имена которых были Ик’аль и Вотан. Оба они были одним целым. Когда один поворачивался - было видно другого, когда поворачивался другой - было видно первого. Они были противоположны. Один - чистый свет, как майское утро на реке. Другой был мраком, как пещера холодной ночью. И были они одним и тем же. Оба они были одним, потому что существование одного делало возможным существование другого. Но не двигались они, неподвижными оставались эти два бога, которые были одним и тем же. "Что нам делать?" - спрашивали оба. "Грустно так жить, всегда на одном месте", - печалились оба, которые были одним. "Не кончается ночь", - сказал Ик’аль. "Не кончается день", - сказал Вотан. "Пойдем в путь", - сказал один, который был обоими. "Как?", - спросил другой. "Куда?", - спросил один. И увидели они, что так они сдвинулись немного, сначала, чтобы спросить "как", а потом, чтобы спросить "куда". Обрадовался один, который был обоими, когда увидел, что они немножко сдвинулись. Попробовали они оба двигаться одновременно, но не смогли. "Что же нам делать?". И шевельнулся сначала один, потом - другой, и так они сдвинулись еще чуть-чуть, и так они заметили, что движение удавалось, если сначала двигался один, а потом другой. И они договорились, что чтобы двигаться, сначала будет двигаться один, а потом другой, и так они начали двигаться, и никто не помнит, кто сдвинулся первый, когда они начали двигаться, потому что они очень обрадовались этому движению. "Какая разница, кто был первый, если мы уже движемся?", - говорили два бога, которые были одним, и смеялись они, и первое, о чем они договорились, это устроить танец, и станцевали они, сначала шажок одного, потом шажок другого, и долго они танцевали, потому что довольны они были своим открытием. Потом они устали от долгого танца и решили подумать о том, что делать дальше, и увидели они, что первый вопрос "как двигаться?" привел к ответу "вместе, но по отдельности, как договорились" и этот вопрос их уже мало интересовал, потому что когда они это поняли, они уже двигались. Другой вопрос возник тогда, когда они увидели что есть два пути. Один был очень коротким и заканчивался совсем рядом, и было хорошо видно место, где заканчивался этот путь, но ногам их так понравилось ходить, что они быстро решили что этот путь был для них слишком коротким и не захотели они идти по короткому пути. И договорились они идти по пути длинному и уже было собрались отправиться в путь, когда их ответ, в котором они выбрали длинный путь, вызвал у них другой вопрос: "Куда этот путь ведет?". Долго они думали над ответом, двое, которые были одним, и вдруг они поняли, что только если они пойдут по этому длинному пути, можно будет узнать, куда он ведет, потому что если они так и останутся на месте, они так никогда и не узнают, куда ведет длинный путь. И тогда они сказали себе оба, которые были одним: "Пошли" - и пошли, сначала один и потом другой. Вскоре они поняли, что дорога по длинному пути занимает много времени, и у них возник следующий вопрос: "Что нам сделать, чтобы суметь идти долго?", и задумались они надолго и тогда Ик’аль сказал, что он не умеет идти днем, а Вотан сказал, что ему страшно идти ночью. И остались они плакать, но потом вдруг прекратили плач и договорились, потому что поняли, что Ик’аль может идти ночью, а Вотан может идти днем, и что Ик’аль может вести Вотана ночью, и так нашли они ответ на вопрос о том, как идти все время. С тех пор боги идут с вопросами и никогда не останавливаются, никогда не приходят и никогда не уходят. И так настоящие мужчины и женщины научились тому, что вопросы служат для того, чтобы идти, а не для того, чтобы оставаться на месте. И с тех пор настоящие мужчины и женщины, чтобы идти - спрашивают, чтобы приходить - прощаются и чтобы уходить - здороваются. И никогда не остаются на месте".
Я продолжаю грызть ставший уже коротким мундштук трубки, в ожидании того, что старик Антонио продолжит, но он, кажется, не собирается этого делать. Опасаясь прервать нечто очень серьезное, я спрашиваю:
- А Сапата?
Старик Антонио улыбается:
- Теперь ты уже знаешь, что для того, чтобы знать и чтобы идти, нужно спрашивать.
Он кашляет и зажигает следующую сигарету, я не заметил, когда он ее свернул, и среди струящегося из его губ дыма как семена в землю падают слова:
- Этот самый Сапата появился здесь, в горах. Он не родился, говорят. Просто, появился. Говорят, что это - Ик’аль и Вотан, которые пришли сюда своим долгим путем, и которые, чтобы не пугать добрых людей, превратились в одно. Потому что много уже прошли вместе Ик’аль и Вотан, и научились они тому, что они одно, и умели легко превращаться в одно целое днем или ночью. И придя сюда, они превратились в одно и дали себе имя Сапата, и сказал Сапата, что пришел он в эти места, чтобы здесь найти ответ на вопрос, куда ведет длинный путь, и сказал он, что иногда он будет светом, а иногда мраком, но всегда он один и тот же, Вотан Сапата и Ик’аль Сапата, белый Сапата и черный Сапата и что оба - это один и тот же путь для настоящих мужчин и женщин.
Старик Антонио достает из своего вещмешка целлофановый пакетик. Внутри - очень старая, 1910 года, фотография Эмилиано Сапаты. В левой руке, на уровне пояса, Сапата сжимает саблю. Правой он опирается на карабин, на груди его - два патронташа, и слева направо перекинута двухцветная черно-белая лента. Ноги его создают впечатление, что он остановился и в то же время идет, во взгляде его нечто, говорящее "я здесь" и вместе с тем - "я уже иду". За Сапатой две лестницы. На одной, ведущей из темноты, видны смуглые лица сапатистов, которые будто вышли из глубины чего-то, на другой лестнице, освещенной, нет никого и не видно откуда и куда она ведет. Я бы соврал вам, если бы сказал, что сам заметил все эти детали. Это старик Антонио обратил на них мое внимание. На обратной стороне фотографии написано:
Генерал Эмилиано Сапата, главнокомандующий Южной Армии.
Gen. Emiliano Zapata, Commander in Chief of the Southern Army .
Le Général Emiliano Zapata, Chef de l’Armée du Sud .
C. 1910. Photo by : Agustín V. Casasola.
Старик Антонио говорит мне:
- Этой фотографии я задал много вопросов. Благодаря этому я пришел сюда.
Он кашляет и выпускает струйку дыма. Он дает мне фото.
- Бери, - говорит он. - Чтобы ты научился спрашивать… и идти.
- Когда приходишь, лучше попрощаться. Тогда не так больно, когда мы уходим, - говорит мне старик Антонио, протягивая руку, чтобы дать понять, что уходит, то есть что приходит. С тех пор старик Антонио когда приходит, приветствует словом "прощай" и прощается, протягивая руку и говоря "сейчас приду". Старик Антонио встает. То же самое делают Бето, Тоньита, Эва и Эриберто. Я достаю из своего рюкзака фотографию Сапаты и показываю им.
Он поднимается или спускается? - спрашивает Бето.
Он идет или остается на месте? - спрашивает Эва.
Он достает или прячет шпагу? - спрашивает Тоньита.
Он уже перестал стрелять или только сейчас начнет? - спрашивает Эриберто.
Я не перестаю удивляться всем этим вопросам, которые задает мне эта карточка восьмидесятичетырехлетней давности, отданная мне стариком Антонио в 1984 году. Я смотрю на нее в последний раз перед тем, как подарить ее Ане Марии и она, эта фотография, задает мне еще один вопрос:
- Это наше вчера или это наше завтра?
Уже в духе обсуждения серьезных вопросов и с удивительной для ее исполнившихся-четырех-лет-пошедшего-пятого-то-есть-шести последовательностью, Эва наконец выдает мне: "А мой подарок?". Слово "подарок" вызывает ту же реакцию и у Бето, Тоньиты и Эриберто, то есть все они начинают кричать: "А мой подарок?". Я в окружении, на грани самоубийства, но в этот момент появляется Ана Мария, которая так же, как и почти год назад в Сан-Кристобале, но при других обстоятельствах, спасает мне жизнь. Ана Мария несет большой-пребольшой кулек с конфетами. "Вот ваш подарок, который приготовил вам Суп", - говорит Ана Мария и смотрит на меня с видом "что-бы-вы-мужчины-делали-без-нас-женщин".
Пока дети договариваются, то есть дерутся по поводу разделения конфет, Ана Мария по-военному приветствует меня и сообщает:
- Докладываю: войска готовы к выступлению.
- Хорошо, - говорю, вешая пистолет на ремень, - выступаем, как обычно, на рассвете.
Ана Мария собирается уходить.
- Подожди, - говорю я и отдаю ей фото Сапаты.
- И это? - спрашивает, глядя на нее.
- Пригодится, - отвечаю я.
- Для чего? - настаивает она.
- Чтобы знать, куда мы идем, - отвечаю я, проверяя карабин. В небе маячит военный самолет…
- Ладно, не отчаивайтесь, я уже почти заканчиваю это "письмо писем". Но сначала мне нужно выпроводить отсюда детей…
И наконец, я отвечу на некоторые вопросы, которые наверняка у вас остались:
- Знаем ли мы, на что идем? Да.
- Знаем ли мы, что нас ждет? Да.
- Стоит ли? Да.
Кто из тех, кто может ответить "да" на три предыдущих вопроса, может остаться сложив руки и не чувствовать, что внутри что-то рвется?
Хорошо. Привет и цветок для этой нежной ярости, думаю, она этого заслуживает.
Из гор юго-востока Мексики
Субкоманданте Маркос