У него, правда, нашелся свидетель, но Джулиана, по всей видимости, совершенно не представляла себе, насколько ценной была эта реликвия. Он собирался вернуться в часовню, как только наступит ночь, и забрать кубок святой Евгелины.
К сожалению, все как будто сговорились, чтобы помешать ему в его планах. Двор постоянно был полон народу. Вдобавок, несмотря на все усилия Николаса казаться невыносимым, лорд Хью зачем-то потребовал его к себе. Шут не осмелился ослушаться и тем самым возбудить ненужные подозрения.
Теперь он не мог нигде найти Бого. Его слуга должен был стащить кубок и подготовить побег, в то время как Николас будет отвлекать графа, но Бого не появлялся. Кто-то упомянул, что он разговаривал с братом Бэр-том, но поскольку старый слуга был не более набожен, чем хитрый матерый лис, то в это трудно было поверить.
Если Бого не вернется в самое ближайшее время, украсть священный кубок предстояло Николасу, а он, дурак, вместо этого зачем-то пришел сюда, в спальню Джулианы, поддался искушению, вместо того чтобы быстренько закончить дела и исчезнуть.
Но ведь он всегда гордился тем, что не был практичным и здравомыслящим. Реликвия может подождать, потому что он находился сейчас именно там, где хотел. В эти мгновения он желал эту женщину больше, чем любую бесценную реликвию или даже благосклонность короля. Все было очень просто.
На ней была надета свободная белая рубаха, стянутая лентами под самым горлом. И первый раз он увидел ее волосы в дрожащем свете очага, хотя они и были, к его огорчению, по-прежнему заплетены в косы. Они отливали золотом, они завораживали. Ему хотелось зарыться в них лицом.
Он потянулся и взял в руку тяжелую шелковистую косу.
— У наших детей волосы были бы светло-желтые, — сказал он рассеянно, не отрывая взгляда от ее косы. Ее быстрый вздох прозвучал почти вымученно.
— Вы никогда не думаете, прежде чем говорите? — спросила она резко. — Я не могу иметь детей. И вы не можете. У шутов не бывает детей. Зачем плодить дураков?
Он молча развязал вплетенный кожаный шнурок и стал распускать ее волосы, освобождая прядь за прядью. При этом он наклонил голову, чтобы скрыть улыбку.
— Почему же? Вряд ли мои… особенности передаются по наследству. Ведь это было бы большим несчастьем для ребенка. Я имею в виду, что тогда им пришлось бы скакать в лохмотьях и всегда говорить то, что думают.
Он медленно расплетал косу, пропуская шелковые пряди сквозь пальцы. Она пахла корицей. Необычайно возбуждающий запах — корица и роза.
— Так вы в детстве были именно таким? — спросила Джулиана.
— Нет, миледи. Если бы вы увидели меня в детстве, вы бы меня не узнали.
— Думаю, вы ошибаетесь. Не так часто встречаются кудрявые золотистые волосы и кошачьи глаза.
— Вы даже не взглянули бы на меня, миледи. В детстве я был одет в настоящие лохмотья и покрыт толстым слоем грязи. Леди не обращают внимания на маленьких оборванцев.
Джулиана промолчала, и он подумал: может быть, она пожалела его. Ему хотелось на это надеяться. План был очень прост: завоевать ее симпатию, обратившись к ее нежному сердцу, которое она так тщательно скрывала. Он сразу понял, что эта женщина создана для материнства. Если он сможет воззвать к ее материнским чувствам, то очень скоро окажется в ее постели.
— Леди достаточно часто обращают внимание на оборвышей, — возразила Джулиана. — Но разве у вас не было матери? Никто не присматривал за вами? Даже у крестьянских детей есть родители.
Он собирался солгать ей. Интересно, что для нее более приемлемо, крестьянин или бедный дурак? Одну косу он уже расплел до конца и, потянувшись за второй, которая лежала на толстом одеяле, встретился взглядом с Джулианой.