На лице лорда Фортэма застыло угрюмое, мрачное выражение, а взгляд обещал быструю смерть всякому, кто осмелился бы приблизиться к нему. Немногие пожелали быть столь безрассудными. Юный Гилберт стоял рядом с ним, готовый в любой момент долить его кубок или выполнить любое приказание с выражением щенячьей преданности на своем миловидном лице. У сэра Хью просто не хватило решимости, чтобы отослать его прочь, хотя все, что он сейчас хотел, это остаться один на один со своей яростью и отчаянием.
Другое дело шут. Хью не мог стереть в пыль назойливого священника — против этого существовали законы, человеческие и божеские, — но эти законы не распространялись на надоедливого клоуна, который осмелился расхаживать в пределах досягаемости меча сэра Хью.
К тому же он не ходил как нормальный мужчина, черт бы его побрал. Он не ходил и как женщина или как какое-нибудь жеманное, женственное создание, которое изредка встречалось среди его воинов. До тех пор пока такое чудо могло как следует сражаться, Хью не обращал внимания на некоторые странности в его поведении. Однако, насколько он мог судить, королевский шут не мог ни сражаться, ни скакать верхом, ни делать что-нибудь за исключением того, что докучал и досаждал добрым людям. А кроме того, он носил серебряные бубенчики, тонкий звон которых выводил Хью из себя. Единственный человек, который был бы раздражен неожиданной смертью шута, был король Генрих, но и то сказать, Генрих все равно уже был зол на сэра Хью за то, что тот отказался отдать ему кубок святой Евгелины.
Убийство шута вполне могло бы помочь хозяину замка справиться со своей яростью. Хью потянулся к кинжалу, висящему в ножнах на его поясе, и, откинувшись назад, наблюдал за приближением шута.
Нет, этот мастер Николас вообще не двигался как человек. В его походке было что-то кошачье. Да, хитрый и грациозный кот. В голове сэра Хью что-то зловеще гудело, а ведь он не напился и вполовину так, как собирался. Он холодно взирал на шута.
— Ну ты, там!
Шут остановился, чуть наклонив набок голову, и посмотрел на своего нового хозяина с полным отсутствием уважения. Он был одет самым невероятным образом, в яркие пестрые цвета, никак не сочетавшиеся друг с другом. Вместо того чтобы приблизиться как все нормальные люди, он вдруг крутанулся в воздухе, как какой-нибудь чертов волчок, и приземлился прямо перед сэром Хью, выжидательно глядя на него.
Хорошо все же, что на этот раз шут не нацепил свои чертовы бубенчики, подумал Хью. В противном случае меч лорда просто срезал бы их вместе с его головой.
— Что ты тут делаешь? — спросил сэр Хью, чуть-чуть невнятно от выпитого меда. Он едва сдерживался, но Гилберт предусмотрительно наполнил его кубок снова, и Хью потянулся за ним.
— Вы сами звали меня, о самый щедрый и славный лорд королевства, — сказал шут, кланяясь так низко, что его нос почти коснулся соломы, которой был устелен пол.
— Я не это имел в виду. Я спрашиваю, что именно привело тебя в мой дом?
— Простая задача для скромного шута, милорд. Король Генрих отправил меня развлекать вас первые несколько месяцев после вашей свадьбы.
— А почему он решил, что я буду нуждаться в развлечении, а? Не он ли подсунул мне этого святошу с его дьявольским планом?
Шут даже глазом не моргнул.
— Думаю, он имел в виду, что я буду развлекать ваших домашних, пока вы сами будете… заниматься совсем другими делами
— Ну так вот, — рявкнул Хью, — я не буду заниматься другими делами! Чертов аббат!
— И в самом деле, — грустно произнес Николас, но Хью готов был побиться об заклад, что заметил веселый блеск в его странных глазах.
— Милорд, — поспешно вмешался Гилберт, — вам следует следить за своими выражениями.