— Возможно, — согласился он. — Так какие же еще грехи меня беспокоят? Я жаден, прожорлив, люблю вино и эль, и хорошую еду, и грешных женщин. Я сластолюбив, груб, ленив и труслив. Я всегда просыпаю мессу, лгу на исповеди и готов покувыркаться с любой леди, которой это нравится, будь она хоть шлюха, хоть монахиня или даже святая. — Он перевернулся на бок и посмотрел на нее сквозь золотистый полумрак. — И никогда не принимаю «нет» в качестве ответа.
Она не двигалась. Она сидела на краю постели рядом с ним, руки сложены на коленях, в карих, широко раскрытых глазах застыло беспокойство.
— Значит, вы гораздо больше похожи на других мужчин, чем вы полагаете, — сказала она. — Насилуете, разбойничаете, грабите…
— Я еще никогда никого не насиловал, — сказал он, улыбаясь. — У меня нет необходимости брать штурмом крепость, когда существуют гораздо более интересные способы разрушить возведенные баррикады. И я слишком ленив, чтобы разбойничать и грабить. Для этого надо ездить верхом.
— А вы никогда не ездите верхом?
— Никогда. Я не доверяю этим огромным злобным тварям. Они так и норовят наступить вам на ногу или сбросить с седла. Признайтесь, вы же были только рады тому, что вам пришлось ехать в паланкине вместе со мной.
— Нет, вы все-таки сумасшедший, — сказала Джулиана решительно. — И это — лучшее тому доказательство.
Николас перекатился на спину и заглянул прямо ей в глаза.
— Возможно, вы действительно святая, миледи, — сказал он. — Моя спина чудесным образом исцелилась.
— Вам еще очень далеко до исцеления, — произнесла она сурово. — И не следует так лежать.
— У меня действительно все в порядке. Но в любом случае первый раз я собираюсь быть наверху. Позже мы придумаем что-нибудь более оригинальное.
Краска разлилась по ее щекам, чему он был искренне удивлен — ведь, в конце концов, она была вдовой, женщиной, которая провела почти десять лет замужем за предположительно сластолюбивым стариком. Согласно полученной Николасом информации, она содержала свой дом в образцовом порядке, и если не принесла наследника своему мужу, то во всем остальном полностью его удовлетворяла, в противном случае старик быстренько освободился бы от нее как от бесплодной жены.
Джулиана явно собиралась уйти, но он крепко ухватил ее за запястье, удерживая подле себя. Он не сделал ей больно, он никогда не испытывал удовольствия, причиняя боль другим, но он и не мог позволить ей ускользнуть от него. Он был очень силен — мало кто знал об этом — и потому удерживал ее, почти не прилагая к этому усилий.
Она боролась несколько мгновений, пытаясь разжать его руку или оттолкнуть его. Может быть, она толкнет его ногой. Тогда у него появится возможность схватить ее за ногу и удержать ее здесь до тех пор, пока не закончит с ней. Пока не заставит ее мурлыкать от удовольствия.
Однако она вовремя вспомнила о своем достоинстве и перестала сопротивляться.
— Отпустите меня, — сказала она. — Пожалуйста. Ее голос звучал обманчиво спокойно. Но его это не могло обмануть.
— Я не хочу. Сжальтесь надо мной, святая Джулиана. Один ваш целомудренный поцелуй излечит все мои раны и наставит на истинный путь.
— Сомневаюсь, что вы собираетесь ограничиться одним целомудренным поцелуем.
Она попыталась придать своему голосу суровое выражение, и на короткое мгновение ему показалось, что она просто прикидывается скромницей. Но вдруг он заметил настоящий страх в глубине ее карих глаз и тут же отпустил ее.
Она вскочила с постели и отошла подальше от него так поспешно, что стало ясно: она боялась чего-то. Возможно, его. А возможно, мужчин вообще. Возможно, теперь она полагала себя в безопасности. Но она не была в безопасности, хотя Николас на мгновение почувствовал странное отрезвление.