2. Почему, когда возможность задать вопрос была предоставлена ТВ-Центру, микрофон оказался не у надежного корреспондента, а у сомневающегося обозревателя? Ответ прост. Обслуживающие пресс-конференцию юноши и девушки ходят между рядами сидений и вручают микрофон тому, на кого укажет пресс-секретарь президента. В тот момент, когда он указал на табличку ТВ-Центра, два микрофона были равно удалены от группы нашей телекомпании. Проворнее оказалась та девушка (или тот юноша, я уж и не помню), который был ближе ко мне. Только и всего.
Мне понятно, что сейчас эти объяснения мало кому нужны. Но поверьте, в тот день, в январе 2006-го, их тоже никто из руководства слушать бы не стал. Подобная информация с уровня, на котором нахожусь я, для уровня, на котором находятся они, есть, как говорит мой добрый знакомый Самир Шахбаз, эпсолютли юзлесс пис оф инфомейшен. Бесполезная информация, выслушивать которую – пустая трата времени. И если бы я попался в тот день на глаза руководству, думаю, вопрос с моим увольнением был бы решен быстро. Но я сей участи миновал. И не только, надо сказать, благодаря тому, что избежал контакта. Об этом позже.
* * *
Не сомневаюсь в том, что необходимо перевести на понятный нормальному человеку язык то, что было сказано на той пресс-конференции. Мне, честно говоря, иногда бывает тошно от нашей привычки формулировать свои мысли таким образом, что, с одной стороны, ты вроде и говоришь о чем-то важном, а с другой – вроде ничего такого и не имеешь в виду.
Я на самом-то деле спрашивал президента об очень важном. Я спрашивал его о том, почему наши деньги вывезены в Америку и в Европу. Я спрашивал о том, почему наши деньги работают в других странах, а не в моей. Почему они обогащают граждан других государств, а не моего. И ответ я получил, если сбросить всю эту политическую шелуху, тоже довольно ясный: наши деньги как вывозились из страны, так будут вывозиться и впредь. Да, этот жесткий и откровенный ответ был запрятан в шаблоны экономических рекомендаций Международного валютного фонда, и Путин, надо отдать ему должное, без запинки их пересказал, но суть проста: в России мы ничего строить не будем. По крайней мере пока.
Любой, кто имеет хоть какое-то представление о значении финансовой системы, прекрасно понимает: деньги для экономики государства – это как кровь для живого организма. И любая попытка вывести деньги из нуждающейся страны – это попытка ослабить страну. Вероятно, поэтому после той пресс-конференции ко мне еще в течение нескольких месяцев на разных конференциях и круглых столах подходили весьма уважаемые люди и благодарили за заданный вопрос. Должен сказать, что это приятно, когда академики-экономисты, или успешные бизнесмены, или известные политики жмут тебе руку и говорят: Илья, ваш вопрос был главным, и теперь мы поняли, что президент не просто в курсе того, что происходит, но и сам управляет этими процессами.
Откуда что взялось
Почему и как вообще возникла вся эта история с вопросом на пресс-конференции? Попробую рассказать. К тому моменту, то есть к январю 2006 года, я сидел в телевизоре уже почти шесть лет. До этого несколько лет работал на радио. И так или иначе в тех программах, которые я делал, в тех комментариях, которые пытался написать, в тех вопросах, которые задавал интервьюируемым мною людям, всюду проявляло себя известное недоумение: ну доколе же?! Ну почему у нас, сколько мы ни бьемся, ничего путного не получается?! Судя по объяснениям руководителей государства, все вроде делаем правильно. Однако больному все хуже и хуже. Производство умирает, страна превращается в сырьевой придаток развитых государств, население нищает, социальный разрыв между бедными и богатыми превращается в пропасть, и, что самое тревожное, нет никаких предпосылок к тому, что наше нынешнее плачевное состояние в ближайшее время улучшится. Да что там в ближайшее – даже в обозримой перспективе с такими тенденциями улучшений не жди. Вот все эти "смутные сомнения", которые терзали мое воспаленное происходящей несправедливостью сознание, вероятно, и выливались в радио, а затем и в телевизионный эфир. Полагаю так, поскольку иначе не могу объяснить тот факт, что время от времени на меня выходили разные люди с примерно одним и тем же предложением: нам нужно встретиться. И на мой законный вопрос "зачем?" каждый из них отвечал: "У меня есть информация, которая может оказаться полезной для вас".
Вообще-то на телевидение в девяти случаях из десяти пишут или звонят люди неадекватные. Ну в самом деле, кто из серьезных, востребованных и успешных людей будет тратить время на письма или звонки совершенно незнакомому (пусть и примелькавшемуся) человеку? Но как это ни странно, ко мне почти всегда обращались не просто нормальные и успешные, а умнейшие и всего достигшие в этой жизни люди. И тратить свое, в прямом смысле слова драгоценное, время на поиск контактов со мной их заставляло то, что сегодня многими уже совершенно забыто. Я говорю о таких понятиях, как совесть, ответственность за себя, своих детей и свою страну. Эти люди дарили мне возможность узнавать о происходящем то, что знают совсем немногие. И без них я, скорее всего, так и остался бы в рамках обывательских познаний, что, впрочем, не мешало бы мне так же, как это делают многие другие журналисты, вести разговоры на финансово-экономические темы с "правильными" экономистами, согласно кивать головой и убеждать народонаселение в том, что все, что ни делается, – к лучшему. Обо всех людях, которые пытались объяснить мне суть происходящих в экономике и финансах процессов, я рассказать не смогу, да и нет такой необходимости, я думаю. Но о самых ярких, самых эмоциональных и потому интересных я обязательно расскажу.
Гиви Григорьевич Кипиани был одним из первых ученых, взявшихся за мое "экономическое" образование. Судьба этого человека уникальна. Вероятно, его с полным правом можно считать первым в мире политэкономическим заключенным. За свои знания и нежелание идти на сделку с интеллектуальными противниками Гиви Григорьевич два года провел за решеткой. Повторяю: его посадили в тюрьму. И было это не когда-нибудь, а в 2006 году. Я никогда не смогу доказать, что причиной ареста были именно его научные труды. Да и сам Кипиани, несмотря на свою педантичность и фантастическое упорство, вряд ли сможет это сделать. Само собой, формальным поводом стало совсем другое обвинение. Однако математически точные расследования деятельности Минфина и Центрального банка России, которые Г. Кипиани подготовил за несколько лет, более чем бесспорно объясняют связь между искусственно создаваемым валютным курсом и уничтожением реального сектора страны. Наше первое общение проходило в каком-то ресторане в Замоскворечье, и нужно было видеть лица официантов где-нибудь минуте на тридцатой монолога Гиви Григорьевича. Он, объясняя мне то, что творят наши финансовые руководители, сам еще и еще раз переживал этот ужас и входил в состояние праведного гнева. Он говорил громко, экспрессивно. Настолько, что служащие заведения начинали сторониться нашего стола и предпочитали прятаться за стойкой бара или за дверями на кухню – и уже оттуда как завороженные наблюдали за оратором и прислушивались к его словам. Стейк, который ему принесли, оставался лежать на тарелке нетронутым, потому что… ну не до стейка же! Воды глотнуть некогда!
В отдельной главе я, естественно, с согласия Гиви Григорьевича, постараюсь понятным языком пересказать тот довольно сложный материал, который в свое время великодушно был мне разъяснен.
Еще одно потрясающее знакомство – с Андреем Михайловичем Годзинским. Предыстория примерно та же: звонок, обещание интересной информации, встреча. Но об этой встрече хотелось бы рассказать чуть подробнее.
Если не ошибаюсь, это был декабрь 2005-го. Поначалу договорились пересечься в каком-то ресторане, но Андрей Михалыч, сославшись на неудобство обсуждения подобных тем в публичном месте, перенес рандеву к себе в офис. Я не возражал.
Московские улицы в декабре, как правило, представляют собой угнетающее зрелище: туманная взвесь сырых отработанных автомобильных выхлопов в воздухе и снежно-грязевая каша под ногами. У меня и без того с нашим городом сложные отношения, а в такие периоды – просто катастрофа. Короче говоря, настроение было не очень, и во избежание потери уймы времени в пробках я отправился в центр города на метро. Оделся сообразно погоде: джинсы, куртка и чуть ли не туристические прорезиненные ботинки. Таким я и предстал перед Годзинским в день нашего знакомства. А надо заметить, что в отличие от меня Андрей Михайлович не чужд известной доли пафоса. Офис его в те времена располагался на Маяковке, в Галс Тауэр (очень красивое, кстати, здание, которое разбудило во мне добрые воспоминания о нью-йоркской архитектуре). После минуты ожидания в приемной, слышу объявление секретаря:
– Андрей Михайлович готов вас принять.
И вот я захожу. На красные итальянские ковры от Версаче с моих черных прорезиненных ботинок стекает то самое, чем обрабатывают московские улицы после обильного снегопада. Краткое представление, крепкое рукопожатие, предложение присесть (кресла тоже от Версаче).
Сажусь, и пока Андрей говорит мне что-то про мою последнюю программу, в которой речь шла о целенаправленном уничтожении Чубайсом крупнейшей в мире энергетической компании РАО "ЕЭС", осматриваю кабинет. А про себя думаю, что тут одной мебели тысяч на двести… и чего я вообще здесь делаю?
Настроение, повторяю, было так себе, и когда подошла моя очередь сказать несколько слов, произнес я следующее:
– Андрей Михайлович, я благодарен вам за предложение встретиться и пообщаться, но прежде чем мы продолжим, я должен сказать вот что. Ребят типа Чубайса и Гайдара, которые разоряют мою страну, а себе выстраивают офисы по миллиону долларов, я терпеть не могу. Вся моя работа, по большому счету, направлена против них. Будем дальше разговаривать?