Между тем из-за того, что через некоторое время в экономику начинают поступать свеженапечатанные под покупку валюты рубли, в стране растет инфляция. И тот же ЦБ устанавливает новую ставку рефинансирования. То есть рубли, которые наш ЦБ продает финансовым организациям, становятся дороже. Теперь ставка гораздо больше той, которая была до обвала рубля. И значит, кредит для производства тоже становится дороже. Бедный производитель, чьи оборотные средства и без того сократились из-за повышения расходов на сырье, вынужден закладывать в цену товара еще и подорожавший кредит, после чего продажи падают еще сильнее. В результате они оказываются на уровне, после которого уже нет смысла поддерживать предприятие на плаву. И что происходит? Отечественный производитель, о благе которого так много говорили сторонники слабого рубля, разоряется.
– А если еще времени добавить?
Пожалуйста. Моделируем ситуацию. Как это обычно бывает, ваша зарплата не успевает за ростом цен, который неизбежно следует за снижением курса национальной валюты. То есть цены повысились, а зарплата нет или почти нет. Вы начинаете экономить на всем, что не является продуктами первой необходимости. Вы не покупаете мебель, машину, бытовую технику, кухонную утварь (во втором "Бе$ценном долларе" мы в качестве примера рассматриваем кастрюлю) или любой другой товар, приобретение которого можно отложить. Те отечественные производители, которые поставляли на рынок подобные товары, по сути, остались без покупателя. Падают продажи, падает производство, сокращаются рабочие места, и в итоге предприятие закрывается. Однако со временем даже то, что не было для вас продуктом первой необходимости, таковым становится, поскольку имевшиеся в семье мебель, машина, бытовая техника выходят из строя. Ну покатаетесь вы на автомобиле еще пять лет, но ведь и он сыпаться начнет. И тогда вы будете вынуждены купить себе новую машину, но уже не нашу, а импортную. Потому что нашей – уже в природе не существует. Предприятие, работавшее на внутренний рынок, закрылось. И вы покупаете импортный товар. Таким образом, через определенное время, весь наш рынок отходит к зарубежному производителю.
Видите, что получается, если в том же самом уравнении учесть всего-то еще одну переменную – время. А разве можно не учитывать время?! Все переворачивается с ног на голову. Вернее, с головы на ноги. Было отлично, а стало плохо. Были "виды на урожай", а стало "посчитали – прослезились".
– Нет, ну они там что, дураки, что ли? Они этого всего не знают и не замечают?
Я ведь говорил уже, что там дураков нет. Вряд ли кто-то сможет меня убедить в том, что восемнадцать лет финансового беспредела в стране – это всего лишь результат ошибок некомпетентных руководителей.
– Не вегю! – как сказал бы Владимир Ильич.
Там люди очень жестко блюдут свой интерес. И этот интерес можно вычислить.
В принципе, в сценарии "Бе$ценного доллара-2" все названо своими именами. Наверно, нет смысла сейчас говорить о том, о чем дальше пойдет речь. Поэтому буквально в двух словах.
2005 год. Мировые цены на нефть не маленькие, но и далеко не такие, как, скажем, в первой половине 2008 года. Так вот, в 2005 году экспорт России превысил 250 млрд. долларов. Владельцы этих средств – экспортеры – продали на внутреннем рынке около 220 млрд. долларов по цене в среднем 27 рублей за доллар, в результате чего получили около 6 трлн. рублей. Валютная рента в действии. Если бы ЦБ РФ на протяжении последних 5 лет не вмешивался в процесс валютных торгов, то валютный курс складывался бы на действительно рыночной основе и был бы значительно ниже тех самых 27 рублей за доллар. Он бы уже тогда равнялся бы, например, 4 рублям. И в этом случае экспортеры (а главные экспортеры России – это сырьевики) получили бы за проданную ими валюту не 6 трлн. рублей, а всего 3 трлн. И когда перед глазами у нас две эти цифры – 6 триллионов и 3 триллиона – многое уже становится понятным. Еще раз: если бы ЦБ не играл против рубля, то сырьевики получили бы на 3 триллиона рублей меньше.
Скажите, если перед вами маячит перспектива заполучить три триллиона шальных денег, ну неужели вы не попробуете договориться и заинтересовать того, от кого зависит получение этих трех триллионов? Я не могу утверждать, что сотрудники Центробанка получили свою долю. Но я точно знаю, что вследствие их действий сырьевики эти 3 триллиона в 2005 году таки получили. И это наши с вами деньги.
Понимая все это, любопытно смотреть на господ Улюкаева и Меликьяна – двух заместителей председателя Центрального банка РФ, – которые на голубом глазу выражают удивление тем, что граждане России так болезненно воспринимают перепады валютного курса. Ну какая, мол, разница тем, кто получает зарплату в рублях и тратит ее тоже в рублях, каким будет валютный курс?! Ну подумаешь – будет не двадцать пять рублей за доллар, а тридцать пять! Это потрясающе, честное слово…
Но наша с вами покупательная способность и уровень жизни – это только полбеды. Есть и вторая половина. И она уже определяет общее экономическое состояние страны, ее способность к развитию. Цена на сырьевые и околосырьевые ресурсы внутри России в условиях, когда валютный курс доллара завышен как минимум вдвое, стремятся к уровню, в 2–3 раза превышающему тот, который должен был установиться на внутреннем рынке. Почему? Потому что в открытой экономике, когда у вас есть возможность приобрести как отечественный, так и импортный товар, одним из ограничителей цен на внутреннем рынке выступает как раз цена аналогичного товара, произведенного за рубежом. Возьмем хоть цемент. Поскольку в России многие до кризиса занимались строительством, этот товар в качестве примера будет понятен. Если цемент в Болгарии стоит 50 долларов за тонну, то при курсе 4 рублей за доллар болгарский цемент стоил бы в России 700 рублей за тонну – без учета транспортных расходов, импортной пошлины, налога на добавленную стоимость и прочих издержек. Вместе с ними – допустим 400 рублей за тонну. Но при курсе доллара вдвое выше цена болгарского цемента на российском рынке возрастает уже до 2800 рублей. А с учетом надбавки импортеров она превысит уже 3000 рублей за тонну.
– Ну и что из этого следует?
– А то, что наши производители цемента в этом случае смогут предлагать его по цене 3000 рублей за тонну даже при гораздо меньшей себестоимости. Более того, в силу некоторой специфики российского рынка (большие расстояния, искусственно поддерживаемый локальный монополизм, учет частных интересов закупщиков) бывает, что цена на тот же цемент может достигнуть в России и 4000 рублей за тонну.
Таким образом, в результате проводимой ЦБ РФ политики население на внутреннем рынке переплачивает за сырье в 2–3 раза, а то и больше. Причем для нас с вами это – скрытые затраты. На ценнике хлеба или колбасы не указана их сырьевая составляющая, хотя именно она определяет рост конечной стоимости. Мы же, в очередной раз увидев возросшую цену, недоумеваем: ну как же так! опять все подорожало! но почему?!
Единственное, что нам более-менее понятно, – цены на автомобильное топливо. Тут мы не удивляемся. Вот, мол, мировая цена на нефть поднялась, и у нас тоже теперь бензин подорожал. Все вроде бы логично. Но логикой здесь и не пахнет. Российский бензин в Америке, даже в пересчете по завышенному валютному курсу, стоит столько же, сколько и в России. При том, что нефть туда еще нужно привезти, а значит, прибавить к цене транспортные расходы, переработать, а значит, заплатить сотрудникам американских НПЗ американские зарплаты, нужно иметь еще допуск на американский рынок, то есть заплатить ввозные пошлины. Себестоимость нашего бензина в Америке должна возрасти вдвое как минимум. И отпускная цена тоже должна вдвое превосходить нашу. Но ничего подобного.
Идем дальше. Не секрет, что цена на товар зависит не только от его себестоимости, но и от способности покупателя его приобрести. Нужно ли говорить о том, что платежеспособность среднего американца выше, чем платежеспособность среднего россиянина? И если два эти параметра – себестоимость и платежеспособный спрос – говорят нам о том, что цена на российский бензин в России должна быть ниже, чем в Америке, тогда какого же черта эти цены равны?! Ответ прост: финансовые власти страны поддерживают интересы экспортеров, а с нами играют в "наперсток".
Тут разные умники могут начать повествование о различной налоговой нагрузке, о том, что в цене нашего бензина около 60 процентов – налоговые отчисления, о том, что гнобят нашего нефтяника гораздо сильнее, чем его американского коллегу… Знаете, что я на это отвечу? Я даже не буду вдаваться в расчеты, поскольку в этом нет никакого смысла. Я просто попрошу объяснить, почему именно нефтянка была в первую очередь приватизирована. И попрошу показать мне хоть одного бедного нефтяника. Или владельца бензозаправочной станции, который еле сводит концы с концами. Будем дальше спорить?
– Конечно, будем. Разве вы не слышали о том, что из тонны нефти на американских нефтеперерабатывающих заводах получают в два раза больше бензина, чем на наших? Вот вам и конечная разница в цене.
Да, я слышал об этом. И в свое время задал этот вопрос президенту Московской топливной ассоциации Евгению Аркуше. Я спросил: почему сверхприбыли от продажи нефти не идут даже на модернизацию производства в самой нефтяной отрасли? Почему владельцы нефтяных компаний, непонятно как ставших частными и сохранивших при этом право разрабатывать российскую нефть, не считают нужным даже построить новый НПЗ, предпочитая использовать еще советские мощности?