Над всем этим реет дух прагматизма. Он-то и мешает понять суть. "Давайте сделаем это, это, это! Изучим опыт! Применим! Учтем специфику! А главное - что болтать? Делать, делать надо!"
В анекдоте советского времени фигурировал некий партийный работник, который соревновался с высокоорганизованными приматами в решении задачи по снятию банана с шеста. При том, что рядом лежал другой шест. Приматы (вновь подчеркну, что речь идет об анекдоте) после нескольких попыток стряхнуть банан внимали рекомендации наблюдавших за их поведением ученых: "Думать надо!" И брали лежащий рядом второй шест и сбивали банан. А вот дискредитируемый в анекдоте (между прочим, вполне "военно-политический" жанр!) партийный работник неуклонно пытался стряхнуть банан с шеста. На восклицания же ученых: "Думать надо!" - этот герой анекдота гордо отвечал: "Что думать-то? ТРЯСТИ НАДО!"
Обороняющиеся хотят "трясти". В этом и есть пафос философии прагматизма. (Справедливости ради должен сказать, что я встречал подобных обороняющихся не только в России, но и в других странах мира. Причем в таких странах, которые кто-то считает "интеллектуально эталонными". Там тоже хотят "трясти". Правда, против них не ведется такая война, как против России. Пока что, во всяком случае.)
Но прагматизм не должен превращаться в невроз. В это самое "трясти надо". Нельзя заклинать универсальным словом "коррупция" российские процессы. Нельзя на этой основе вести войну за имена.
Потому что оборонительным именам "коррупция" и "криминализация" будет противопоставлено наступательное имя "криминальное государство".
Вы будете говорить, что у вас коррупция и криминализация? А вам скажут, что у вас криминальное государство. Да что там скажут, уже говорят! Орут во все горло. Обороняющиеся не слышат. Так же они не слышали и двадцатью годами ранее…
Какую правду (а тут нужна только правда) можно противопоставить убийственному для страны имени "криминальное государство"? И ощущается ли степень убийственности этого имени? С точки зрения международного права, вмешательство во внутренние дела страны не может быть оправдано "экспортом демократии". Никто ведь не экспортирует демократию в Саудовскую Аравию. Ну, монархия и монархия. И в Китай никто экспортировать демократию не будет. Мне ответят, что и туда, и туда ее экспортировать не будут по другим причинам, а много куда - уже экспортировали. И это так. Но это никоим образом не избавляет от необходимости воевать за имена.
Прогрессивное человечество (иначе - цивилизованное сообщество) не имеет права вести боевые действия против какой-либо страны только потому, что там нет канонического демократического устройства. Может, оно, это прогрессивное человечество, и собирается ввести такую норму, но пока этого не произошло.
А вот вести боевые действия против криминального государства (криминального, а не криминализованного! - почувствуйте разницу!) прогрессивное человечество имеет право. И моральное, и юридическое. И, когда имя "криминальное государство" оформляется окончательно, возникает некий легитимный соблазн. Возможно, имя для того и оформляют, чтобы он возник.
Мне возразят, что от таких соблазнов Россию хранит ядерный щит, а не война за имена.
Ядерный щит - очень нужная вещь. Он сохранил СССР? Что?! Не слышу!!!
Но дело ведь не только в "войне за имена". Что ПО СУТИ представляет собой нынешний процесс? Коррупция - это фактор, осложняющий норму. Это деформация нормы. Как сказали бы физики, "шумы". Что является нормой? Или "сигналом на фоне шумов", если продолжить заимствованные из физики аналогии? И можем ли мы отделить шумы от сигнала? А если не можем, то имеем ли право говорить о коррупции? И о чем должны говорить?
Больной имеет право знать настоящий диагноз. Диагностика и средства лечения связаны между собой. Кроме имен, есть еще и реальность. Она всегда имеет самодовлеющее значение. Но она еще и банк прецедентов, разрушающих неверные имена.
Скажете: "коррупция" - вам предъявят такие элементы реальности, которые с этим именем несовместимы. Скажете: "национальное возрождение" - сделают то же самое. Так же поступали двадцатилетием раньше.
И все-таки в чем диагноз?
Для меня сложное словосочетание "воронка взрывного неорганичного первоначального накопления" - не сконструированное имя, призванное бороться с другими именами. Это правда о реальности. Правда размещена между этой самой коррупцией и криминальным государством. Она не совпадает ни с тем, ни с другим. Она мрачна, эта правда. Ну, так я же не воспеваю ее. Вот уж чего не делаю, так это не воспеваю. Двадцать лет назад я опубликовал книгу "Постперестройка" и предсказал все негативные черты нынешней реальности. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы не допустить сползания страны в эту реальность. Но страна сползла туда. Элита помогла этому, а народ… как минимум, не воспротивился.
Теперь мы находимся в воронке взрывного неорганичного первоначального накопления. То есть беспрецедентного первоначального накопления, которое не может быть сопоставлено ни с английским, ни с французским, ни с немецким, ни с каким-либо еще. Китай не захотел этого взрыва первоначального накопления. Он противопоставил взрыву (то есть спонтанному одномоментному выплеску) быстротекущую управляемую реакцию.
Мы же осуществили взрыв посильнее чернобыльского. Где взрыв, там и зона. После взрыва в Чернобыле образовалась особая зона. И она сложным образом развивается. Экзотические мутировавшие растения, животные…
Зона, образовавшаяся после взрыва первоначального накопления (он же "шоковые либеральные реформы" - еще одно неверное имя), не менее специфична. Изменить эту специфику извне нельзя. Ее можно и должно изменить изнутри.
Но что значит изнутри? Это значит - в соответствии с логикой развития данной беспрецедентной специфичности. При этом абсолютно необходимо оговорить, что внешние силы, предупрежденные о том, что сформируется зона (книга "Постперестройка" была напечатана до событий августа 1991 года, и уж тем более до "шоковых реформ"), сделали, тем не менее, все возможное, чтобы соорудить огромный социальный "Чернобыль" на постсоветском пространстве. И теперь пытаются уйти от ответственности, возмущаясь по поводу специфики бытия в ими же инициированной зоне.
Из первоначального накопления выходят по-разному. Кто-то и не выходит вообще. Тогда возникает своего рода социально-политико-экономическая "черная дыра". Если мы не хотим, чтобы она возникла в России, надо выходить из воронки первоначального накопления, учитывая ее особый характер (взрывной процесс, отсутствие органичных предпосылок и прочее).
Но нельзя выходить из процесса, не понимая, в чем он состоит. Нельзя выходить из процесса, не давая верных имен. Нельзя выходить из процесса, не опираясь на его, процесса, слагаемые.
Соответственно, стоит поговорить о другом имени - ОЛИГАРХИЯ.
Началось все с комического использования этого имени. Олигархами стали называть Гусинского, Березовского и других сходных персонажей. Назовем их (сейчас станет ясно, зачем) "олигархами-1". Всем, кто что-то понимал в реальном процессе, было ясно, что "олигархи-1" - это явно "прилагательное", а не "существительное". "Существительным" же являлись некие собственно властные силы, с чьей помощью ничего не знавшие и не умевшие вчера бизнесмены стали "олигархами-1".
Даже когда говорили "Семья", то речь шла уже о чем-то более крупном, потому что всем было понятно: "Семьи" нет без "отца". И "отцом" данной "Семьи" является президент Ельцин. Совершенно необязательно, кстати, для этого было приводить порочащие аналогии (мол, "семья"… "крестный отец"… "мафия"…). Слово "фонди", то есть "семьи", давно используется аналитиками элиты. И означает оно действительную олигархию Запада. С корнями в добуржуазной (а кто-то считает, что и еще более почтенной по возрасту) западной элите.
Но и Ельцина было мало при разговоре об "олигархии-1". По крайней мере, это было слишком общо. Было ясно, что у Гусинского, например, один спецслужбистский бэкграунд (и он этого не скрывает), а у Березовского - другой (и он это тоже не скрывает). И что конфликт Березовского с Гусинским, предшествовавший их примирению в 1996 году, - это конфликт спецслужбистских бэкграундов. Самое яркое проявление конфликта - знаменитая операция "Лицом в снег" 1994 года.
В любом случае, награждая кого-то из постсоветских бизнесменов кличкой "олигарх", наша аналитика категорически отказывалась обсуждать элитный бэкграунд. Но каждый компетентный и внимательный читатель российских газет (только газет!) понимал, что бэкграунд есть. И было очень смешно.
Все, что происходит сейчас в России, серьезнее. И не сейчас, а много лет назад (вскоре после того, как был избран президентом Владимир Путин), я предсказал коллизию злата и булата, описанную великим русским поэтом Пушкиным.
"Все моё", - сказало злато;
"Все моё", - сказал булат.
"Все куплю", - сказало злато;
"Все возьму", - сказал булат.
Я уже начал описывать эту коллизию в книге "Слабость силы", по отношению к которой книга "Качели" в каком-то смысле является продолжением. А в каком-то - развитием и теоретическим обобщением. Еще тогда я подчеркнул (и сейчас подчеркиваю опять), что эта коллизия не носит уникального характера и не относится только к России. Спецслужбистские конгломераты во всем мире все более явно становятся отдельными элитными игроками, конкурирующими с крупнейшими финансовыми, сырьевыми и промышленными империями.
Но в условиях первоначального накопления этот процесс полемики злата и булата всегда протекает особо остро. А если первоначальное накопление превращается в воронку… Если оно носит неорганичный взрывной характер… то тем более.