Модель, на которой были построены первые государства полуострова и которая в основных своих чертах дожила до IX в., основывалась на сочетании трех основных элементов. Во-первых, власть и богатство (прежде всего крупная земельная собственность) были монополизированы очень узким слоем родовой знати из нескольких, а иногда даже практически одного (как в Силла) расширенного клана. По явному сходству этого сословия с тем, что в европейской истории известно как "аристократия", раннеклассовое общество Корейского полуострова можно в определенном смысле именовать "аристократическим". Но при этом нельзя забывать, что, в отличие, скажем, от феодальной аристократии Европы схожего периода (V–X вв.), ничего похожего на автономию от центральной власти знать Корейского полуострова не имела: в связи с описанными выше особенностями географии, демографии и социальной структуры (перенаселение и необходимость в ирригации и мобилизациях на гидротехнические работы), вторым ключевым элементом "корейской модели" была сильная централизованная власть. Действуя в интересах господствующего сословия как целого, власть постоянно входила в конфликты с отдельными "аристократическими" кликами, которые и составляют основное содержание политической истории в Объединенном Силла (VII–X вв.). Пока центральный административный аппарат был достаточно силен, он мог защищать третий элемент модели - свободных крестьян-налогоплательщиков, содержавших государственную власть, - от произвола со стороны знати. Но как только (к концу IX в.) государственная власть оказалась достаточно расшатанной, крупные землевладельцы на местах быстро превратили ранее свободных общинников в подобие крепостных. Раннегосударственная модель, основывавшаяся на балансе между государственной администрацией и "аристократическим" обществом, рухнула, и на какое-то время (IX-Х вв.) Корейский полуостров, разделенный на множество частей знатными землевладельцами и их вооруженными вассалами, стал напоминать Западную Европу того же периода.
Однако, в отличие от Европы, на перенаселенном Корейском полуострове феодальная раздробленность серьезно угрожала основному производственному процессу - интенсивному земледелию, основанному на ирригации. В итоге, к концу X в. раннегосударственная модель - баланс между землевладельческими и государственными интересами - оказалась воспроизведенной в обществе Корё, но уже на качественно совершенно другом, более высоком и сложном уровне. С одной стороны, крупное и среднее привилегированное землевладельческое ("аристократическое") сословие стало гораздо шире, в его составе появились разнообразные субстраты. Периоды нестабильности (десятилетия после военного мятежа 1170 гг., время монгольского нашествия) давали возможность порой даже выходцам из самых низов общества (рабов) обзавестись землей и "аристократическим" статусом. С другой стороны, значительно сложнее стал и государственный аппарат, более похожий на китайские образцы. Формирование бюрократии по меритократическому принципу ("за заслуги и таланты" - через государственные экзамены) повышало социальную мобильность прежде всего внутри господствующего сословия - на высшие должности мог претендовать, при определенных личных качествах, даже небогатый провинциальный землевладелец. Эта модель была закреплена, усложнена и развита в чосонском обществе. Гарантировав землевладельческой элите (янбанам) ее собственность и привилегии и жестко ограничив все возможности социального роста для свободных общинников, правители раннего Чосона в XV в. укрепили и усложнили государственный аппарат до уровня, достигнутого во всем мире в тот период лишь Минским Китаем. В результате общество стабилизировалось. С конца XV в. Корея практически не знала сепаратистских мятежей, и даже дворцовые перевороты были относительно редки: разветвленная и рациональная административная система давала практически всем членам господствующего сословия в той или иной степени возможности для участия в общественной и политической жизни. Одно из самых стабильных и хорошо управляемых обществ тогдашнего мира, Корея отличалась очень высоким уровнем грамотности, образования и здравоохранения. В то же время "корейская модель" практически не оставляла пространства для серьезного развития товарно-денежных отношений - привилегированная корпорация землевладельцев-чиновников разными путями (налоги, арендная плата за землю, вымогательство, и т. д.) экспроприировала у непосредственных производителей практически весь прибавочный продукт, в то же время совершенно не используя его для целей капиталистического накопления. Модель, к тому же сцементированная идеализировавшей натуральное хозяйство неоконфуцианской идеологией, была слишком стабильна для того, чтобы позволить произойти каким-либо серьезным переменам в производственных отношениях. Прогресс в сельском хозяйстве и развитие торговли в XVIII–XIX вв. стимулировали коррупцию и вымогательство, которые в итоге в значительной степени свели на нет положительные подвижки в экономике. Корея не являлась "феодальным" обществом, развивавшемся по направлению к "капитализму". Если вооруженная интервенция империалистических держав в конце XIX в. не включила бы Корею в мировую капиталистическую экономику, административный хаос и кризис были бы, скорее всего, преодолены через основание новой династии, в которой "корейская модель" - корпоративное господство землевладельцев-чиновников над свободными общинниками - вышла бы на качественно новый уровень. Возможно, что в очень далекой перспективе эта модель могла привести к развитию товарно-денежных отношений и формированию капиталистического общества. Однако в реальном историческом времени этот потенциал традиционного корейского общества значительного развития не получил.
Различаясь в характеристике социальной структуры традиционной Кореи, историографические традиции Южной и Северной Кореи в то же время похожи друг на друга утверждением, что "корейский народ", "субъект корейской истории", сформировался якобы уже в древности. Если северокорейские историки возводят формирование "гомогенной корейской нации" уже ко временам Древнего Чосона (а в последнее время - вообще чуть ли не к палеолиту), то даже те южнокорейские специалисты, которые справедливо указывают на значительные различия в этнокультурных комплексах Пэкче, Когурё и Силла, часто утверждают, что в период Объединенного Силла якобы произошла уже "гомогенизация" подчиненного силласким правителям населения. Утверждения подобного характера, однако, весьма спорны - источники показывают, что вплоть до конца этого периода потомки подданных Когурё и Пэкче упрямо считали себя именно когурёсцами и пэкчесцами. Крайне сложным является и вопрос о "гомогенизации" населения в период Коре. С одной стороны, формирование общего этнокультурного самосознания, которое очень условно можно назвать "протонациональным", было ускорено общенародной борьбой с монгольскими завоевателями. С другой стороны, однако, сепаратистские мятежи под лозунгом, скажем, восстановления государства Силла, случались и в этот период. О формировании более или менее гомогенного общекорейского правящего сословия можно, по-видимому, говорить лишь в применении к XV в. - периоду общей стабилизации в политическом, социальном и культурном отношении. В то же время, несмотря на то, что изобретение корейского алфавита облегчило проникновение конфуцианских норм в простонародную среду, простолюдины различных уездов и провинций оставались, в условиях натуральной экономики, практически изолированными друг от друга. Мышление господствующего слоя - хотя он и был относительно гомогенным в культурном отношении - до самого конца чосонского периода основывалось на сословных конфуцианских, но не "национальных" ценностях. Горизонт же простолюдинов - на которых конфуцианская идеология также оказывала немалое влияние - был ограничен рамками "своего" села или района. В этом смысле, нельзя забывать, что в данной работе мы именуем подданных традиционных династий Корейского полуострова "корейцами" лишь условно: те элементы "протонационального" сознания, что существовали в развитом классовом обществе Корейского полуострова, все равно оставались вторичны по отношению к сословной этике или региональной идентичности.
Часть 1.
Доисторическое прошлое Корейского полуострова. Древние протокорейские культуры (до объединения Корейского полуострова в VII в. н. э.)
Глава 1.
Проблема палеолита на Корейском полуострове
Начало изучению палеолита на Дальнем Востоке было положено в начале 20-х гг. XX в., когда европейские исследователи (и среди них - знаменитый католический философ П.Тейяр де Шарден) впервые обнаружили палеолитические орудия в пров. Ганьсу, а затем и останки палеолитического человека (впоследствии названного "пекинским человеком", или "синантропом" - "китайским человеком") на стоянке Чжоукоудянь близ Пекина. Уже к концу 30-х гг. результаты раскопок этой стоянки показали, что первобытные люди (принадлежавшие к виду Homo erectus - "людям прямоходящим") обитали на территории нынешнего Китая, по меньшей мере, около 500–400 тыс. лет назад, в эпоху раннего палеолита. Встал закономерный вопрос - не существовал ли палеолит и на соседнем Корейском полуострове?