На американских военных кораблях моряки закусывали бутербродами с ливерной колбасой и пирогами, запивая еду кофе, который разносили стюарды. На британских кораблях эскорта матросы и офицеры пили чай. Флаг "Q" все еще развевался на мачтах, а орудия находились в боевом положении. Между кораблями конвоя и эскортом велись оживленные переговоры по радиотелефонам. В частности, Бруми осведомился, как у коммодора дела. "Все прекрасно, я бы даже сказал - чудесно", - ответил Даудинг. Бруми был горд доверенным ему конвоем. "После несусветного бедлама и хаоса в течение нескольких минут словно по волшебству в наших рядах снова установился порядок", - писал он. Стоя на мостике, он сканировал конвой взглядом, пытаясь определить моральное состояние людей. "Моряки стояли на своих местах в полной боевой готовности, а корабли выглядели еще горделивей, чем прежде". На палубах валялись россыпи стреляных гильз. Многие транспорты вели огонь до тех пор, пока самолеты не скрылись за горизонтом; у некоторых артиллеристов от интенсивного огня даже заклинило пулеметы, другие же успели полностью опустошить ящики с амуницией. Бруми спустился к себе в каюту, открыл судовой журнал и с чувством удовлетворения записал: "Если бы мне хватило снарядов к зенитным автоматам, я мог бы повести этот конвой хоть на край света". Что ж, надо отдать ему должное - 19 кораблей его эскорта очень неплохо справлялись со своими обязанностями и исполняли свою миссию по охране конвоя вполне компетентно. К примеру, подводные лодки - а один только эсминец "Ледбери" за время похода видел их как минимум семь штук - так до сих пор и не сумели нанести кораблям конвоя повреждения. Хотя враг отступил, на горизонте по-прежнему маячили разведывательные самолеты немцев "Блом & Фосс", следовавшие за конвоем, как привязанные. В 8.55 вечера эсминец "Вэйнрайт" двинулся наконец к танкеру "Алдерсдейл" на дозаправку.
Интересно, что во время налета немцы не уделили крейсерской эскадре адмирала Гамильтона ни малейшего внимания, хотя его корабли шли всего в нескольких милях впереди конвоя. "Еще один пример немецкой ограниченности, близорукости и неумения мыслить стратегическими категориями", - записал позже в своем дневнике Гамильтон.
Боевой дух на кораблях конвоя был высок как никогда. Тому есть немало примеров. К примеру, плетшаяся в хвосте каравана английская субмарина П-614 (лейтенант Бек-ли), когда началась воздушная атака на конвой, радировала коммандеру Бруми: "Прошу вашего разрешения присоединиться к мамочке", разумея головной корабль Бруми эсминец "Кеппел". Примерно в это же время командир противолодочного тральщика "Айршир" лейтенант Градвелл запросил своего соседа из эскорта: "Ну и как тебе нравится наша служба? По мне, ничего лучше не придумаешь". Артиллеристы американского транспорта "Хусиер", по которому немцы выпустили торпеду, успели расстрелять ее до того, как она соприкоснулась с корпусом корабля. После этого один из офицеров спустился в трюм и крикнул главному инженеру, что зенитчики только что спасли ему жизнь, так как торпеда шла прямо на машинное отделение. "Продолжайте стрелять, и не отвлекайтесь по пустякам", - крикнул в ответ главный инженер, не отрывая взгляда от работающих двигателей. Сосед несчастливого "Уильяма Хупера" панамский транспорт "Трубадур" тоже с ожесточением стрелял по шедшей в его сторону торпеде, причем использовал для ведения огня не только находившиеся в его распоряжении пулеметы "Льюис" 30-го калибра, но и 37-миллиметровые пушки стоявших на палубе танков. Всего с "Трубадура" было выпущено по торпеде 75 снарядов, после чего она неожиданно остановилась, задрала нос и ушла на дно хвостовым оперением вперед.
Хотя немцы улетели, одно орудие все еще стреляло - это была зенитка, установленная на носу полуразрушенного танкера "Азербайджан", который, на удивление, продолжал держаться на воде, но все больше и больше отставал от конвоя вместе с торпедированными "Наварино" и "Уильямом Хупером". Море вокруг них было покрыто надувными плотиками, спасательными жилетами, разбитыми шлюпками и кишело от сбитых в воду взрывной волной или попрыгавших за борт моряков. Завывая сиренами, к ним на помощь шли спасательные корабли "Замалек", "Заафаран" и "Ратхлин", готовя к спуску катера и моторные лодки.
Офицеры с "Заафарана" видели, как горел "Азербайджан", но продолжали идти к нему по покрытой толстым слоем нефти воде, которая в любой момент могла воспламениться. Но пожар на танкере постепенно стал затихать, и из дыма выступили обводы его носовой части. По счастью, танкер вез льняное масло; будь у него в танках авиационный бензин, после взрыва торпеды он бы распался на атомы. Стоявшая на носу корабля пушка, которую обслуживала артиллерийская команда, состоявшая из одних только женщин, продолжала вести огонь в направлении давно уже улетевших торпедоносцев. За кормой транспорта бултыхались в ледяной воде семь человек из команды танкера. Когда катер с "Заафарана" подошел к ним, чтобы поднять их на борт, с "Азербайджана" спрыгнул в воду еще один человек и поплыл к катеру. Спасатели взяли на борт и его. Очевидно, это был офицер ОГПУ, так как он потребовал от находившегося на катере британского офицера отвезти всех русских моряков на танкер. Однако британский офицер Джемс Брюс отказался исполнить его требование и доставил всех спасенных на "Заафаран".
В это время катер со спасательного судна "Замалек" подходил к поврежденному русскому танкеру с другого борта. Перекрывая грохот продолжавшей стрелять 12-фунтовой пушки "Азербайджана", второй офицер "Замалека" С.Т.Р. Леннард громким голосом осведомился, собирается ли советский капитан со своими людьми оставить судно. Русский офицер пришел в чрезвычайное возбуждение и, размахивая руками, крикнул: "Нам не нужна ваша помощь. Уходите!" Катер с "Замалека" отошел от судна. Оглянувшись еще раз на танкер, Леннард, к большому своему удивлению, заметил, что русский капитан, схватив автомат, открыл огонь по катеру с "Заафарана", на котором находились восемь человек из его команды. Пожав плечами, Леннард направил свой катер к горящему, потерявшему ход "Наварино". Проигнорировав плававших вокруг судна на шлюпке и в спасательных плотиках моряков, так как непосредственная опасность им не угрожала, офицер направил свой катер к одинокому матросу, который держался на воде только благодаря воздушному пузырю, образовавшемуся под его непромокаемой курткой. Когда спасатели втащили его на катер, глаза у него были широко открыты, а весь он словно одеревенел и не подавал никаких признаков жизни. Леннард уже было столкнул его в воду, как вдруг один из спасателей - корабельный плотник с "Замалека" - воскликнул, что слышал, как он стонал. Моряка снова подняли на борт. Как выяснилось, он и вправду еще дышал.
Когда катер возвращался к спасательному судну, люди сняли с моряка мокрую одежду и завернули его в сухие одеяла. Потом, когда катер подошел к борту "Замалека", спасенного отнесли в корабельный госпиталь, где хирург, лейтенант медицинской службы МакКаллум, снял с него одеяла. "Парень промерз на три дюйма вглубь, но был жив", - вспоминал позже врач. Пока санитар делал спасенному искусственное дыхание, МакКаллум накрыл спасенного моряка одеялом с электрическим обогревом. Постепенно матрос стал приходить в себя. Когда он снова стал дышать ровно и размеренно, МакКаллум велел перенести его на операционный стол, тщательно его осмотрел и пришел к выводу, что парень скоро придет в норму. Так оно и вышло: не прошло и часа, как моряк снова обрел способность говорить и двигаться. Одно плохо - моряк напрочь лишился памяти и ответить на вопрос, кто он и откуда родом, так и не смог.