В "Истории гражданской войны в СССР" (1936) И.И. Минц выдвинул утверждение о том, что организованная большевиками в октябре 1916 г. волна стачек, привела к тому, что кадетов обуял страх перед революцией: теперь "недавние оппозиционеры говорили уже не о борьбе с правительством во имя войны, а о помощи ему в борьбе с революцией". Однако, вскоре они поняли, что самодержавие не может эффективно ни вести войну с Германией, ни подавлять революционное движение. Поэтому они решили организовать дворцовый переворот. В свою очередь и самодержавие оказалось перед выбором: либо продолжать войну и столкнуться с восстанием рабочих и крестьян, либо пойти на мирную сделку с немцами и, тем самым, смягчить революционное недовольство. В последнем случае царизму пришлось бы столкнуться с сопротивлением буржуазии. Но царь и его окружение полагали, что с оппозицией буржуазии справиться будет легче, чем с восстанием масс, и решили покончить с войной. "Первые же смутные сведения о готовящемся повороте политики царского двора подняли буржуазию на дыбы". Поддержанная союзниками буржуазия решилась путем дворцового переворота "омолодить дряхлеющее самодержавие" – сменить "бездарного царя" и посадить другого – "своего ставленника". В заговоре участвовал английский посол Бьюкинен. Весь план был рассчитан на то, чтобы, не прекращая войны, усилить борьбу с нарастающей революцией.
Построения советских историков подверг критике эмигрант С.П. Мельгунов. Автор сделал однозначный вывод: "с легендой о сепаратном мире, порожденной общественной возбужденностью военного времени и поддержанной тенденциозной обличительной историографией, насколько речь идет о верховной власти, должно быть раз и навсегда покончено".
Советская историография вскоре также отказалась от теории "двух заговоров". Первым это сделал В.С. Дякин, подробно проанализировавший политическую историю России в годы первой мировой войны. Как и Минц, в качестве отправной точки своих рассуждений о "двух заговорах", Дякин выбрал политические стачки октября 1916 г. и отношение к ним кадетов. В.С. Дякин полагал, что боязнь совсем утратить влияние на взбудораженные массы диктовала кадетскому руководству необходимость подчеркнуть свою оппозиционность какими-либо резкими выступлениями. Ещё более конфронтационно по отношению к правительству были настроены прогрессисты: их фракция 4 октября 1916 г. постановила добиваться создания ответственного министерства. Но это требование не находило сочувствия у земцев-октябристов и националистов и, поэтому, могло взорвать Прогрессивный блок. Его фракции сходились лишь на отрицательном отношении к Штюрмеру. Исходя из этого кадеты, по Дякину, и предложили тактику ближайших действий: не требовать ответственного министерства, а только добиваться отставки Штюрмера и при этом акцентировать внимание на слухах о стремлении правых заключить сепаратный мир с Германией.
Практическим воплощением этой тактики стали декларация Прогрессивного блока и речь Милюкова 1 ноября 1916 года. По мысли В.С. Дякина муссирование в них слухов о сепаратном мире было лишь приёмом борьбы против Штюрмера. Иными словами кадеты боролись со Штюрмером, как с реакционером, а не как со сторонником сепаратного мира.
Ученый, видимо, считал, что вопрос о сепаратном мире для конституционных демократов был сугубо тактическим, второстепенным. Вероятно, поэтому, передавая содержание декларации Прогрессивного блока, зачитанной 1 ноября с думской трибуны, В.С. Дякин ограничился упоминанием того, что в ней содержалось требование немедленной отставки Штюрмера. Он обошел молчанием тот факт, что декларация начиналась с заявления о том, что блок не допускает и мысли о сепаратном мире. Соответственно, анализируя речь лидера кадетов, Дякин вообще не упомянул о содержавшихся в ней обвинениях Александры Федоровны в тайной подготовке сепаратного мира. В изложении Дякина Милюков привел слухи о стремлении к сепаратному миру неких безымянных "правых", а не царицы или Штюрмера.
Это вытекало из постулата В.С. Дякина о том, что "хотя у самодержавия были объективные причины стремиться к выходу из войны", "практически" царизм, "не встал на путь сепаратного выхода из войны". Поэтому никакого "заговора царизма" не было. Соответственно не могло быть и "заговора буржуазии" с целью предотвратить сепаратный мир царского правительства с Германией. Тем более что в 1916 г. в рядах либеральной оппозиции, по мнению Дякина, уже не было прежнего единодушия по вопросу об отношении к войне. В подтверждение последнего тезиса В.С. Дякин привел несколько примеров (мнение П.Д. Долгорукова о возможности победы Германии, полицейские донесения о том, что среди работников Всероссийского земского союза отмечаются высказывания в пользу сепаратного мира, а Милюкову на совещаниях ЦК всё труднее проводить свою линию войны до победного конца).
Именно в связи с этим, утверждал Дякин, кадетская фракция Государственной думы 15 декабря 1916 г. приняла решение провести по всей стране собрания "кадетов и других либеральных деятелей" и обсудить там тактику в вопросе войны и мира и в отношении к правительству. В качестве примера такого собрания В.С. Дякин указал на пленарное заседание ЦК КДП 21–22 декабря 1916 г. с участием московских общественных деятелей, не принадлежавших к кадетам. Однако приведенные им сведения не позволяют говорить о том, что на этом заседании по вопросу о войне имела место реальная дискуссия. Наоборот, доминировала безапелляционная точка зрения о том, что о мире при данных условиях не может быть и речи. Представляется, что В.С. Дякин преувеличил распространенность антивоенных настроений внутри КДП. Они, безусловно, имели место, но в партийных низах, а не среди руководства.
Что касается отношения кадетских верхов к правительству, то, по мнению В.С. Дякина на декабрьских и январских совещаниях возобладала точка зрения о строго легальном давлении на него через Думу. Кадеты были против переворота, разговоры о котором широко распространились зимой 1916/1917 годов. Но эти разговоры, как подчеркивает Дякин, исходили в основном из кругов правее кадетов, тогда как большая часть кадетских лидеров выступала против переворота из-за боязни вызвать революцию. Дякин считал, что не оснований включать в состав участников заговора А.И. Шингарева, а заведомых кадетов-заговорщиков Н.В. Некрасова и Н.М. Кишкина никак не связывал с партией в целом.
Особое внимание В.С. Дякин уделил проблеме "Антанта и дворцовый переворот". Как мы помним, В.П. Семенников и И.И. Минц утверждали, что союзники, боясь заключения сепаратного мира, были не против того, чтобы в России произошел дворцовый переворот. Причем, согласно Минцу в заговоре участвовал английский посол Бьюкинен. Дякин придерживался противоположной точки зрения. По его мнению, союзная дипломатия старалась удержать "буржуазных лидеров" от резких выступлений. Решающим для позиции английских и французских представителей было их стремление не допустить выхода России из войны, и они опасались, что обострение конфликта между самодержавием и буржуазией может привести к народному восстанию, а это отразиться на участии России в войне. Поэтому надежды либеральной оппозиции на поддержку союзной дипломатии оказались тщетными.
Следует сказать, что и сторонники теории "двух заговоров" и, и В.С. Дякин подробно анализировали возможность лишь одного заговора – "заговора царизма". Они доказывали или опровергали наличие контактов между верхами Германии и России с целью заключения сепаратного мира. Что касается контрзаговора либеральной оппозиции с целью недопущения России из войны то и В.П. Семенников и И.И. Минц лишь наметили его контуры, причем, крайне схематично, а В.С. Дякин вообще отказался от его рассмотрения. Он просто отделил проблему подготовки дворцового переворота накануне Февральской революции от вопроса о сепаратном мире. Причем сделал это без каких либо обоснований и оговорок. Дякин нарисовал такую картину кануна Февральской революции, в которой вопрос о предотвращении сепаратного мира не имеет для либералов самостоятельного и сколько-нибудь серьезного значения. Таким образом, В.С. Дякин не опроверг теорию "двух заговоров", а сконструировал игнорирующую её историческую реальность, которая была воспринята и последующими историками.