Поэтому и заканчивается Silentium противопоставлением дня, когда рассеиваются тайны, – ночи, которая хранит чары души:
Лишь жить в себе самом умей -
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, -
Внимай их пенью – и молчи!
Философия и теология русской идеи, сформулированная Достоевским, близка к поэтике и философии Тютчева.
Для Достоевского завершением католической идеи был знакомый ему в фурьеристском варианте французский социализм, а политическим, государственным носителем – Франция. Германский культурно-политический круг он как-то не принимает во внимание, считая, что вся его самостоятельность имеет лишь исторический смысл протеста против католицизма и должна обветшать после краха последнего. Удивительно, – Англия всегда играла огромную роль в российской политике, прошла уже Гражданская война в Соединенных Штатах, Пруссия разгромила Францию и провозгласила образование Немецкой империи, – а Достоевский лишь бегло вспоминает народы "торговцев и судостроителей". В его представлении именно три "идеи" – католическая, протестантская и славянская – сошлись на "восточном вопросе" в решающем конфликте, решение которого может иметь судьбоносное мировое значение.
"Православие" Достоевского не очень похоже на реальное русское православие. Оно слишком полагается на личностный выбор, на волю и совесть индивида. Тем меньше похоже на политический и человеческий идеал Достоевского российское самодержавие. Но Достоевский не говорил о реальности – он характеризовал идею, идеал, как его возможно реализовать в данном "культурно-историческом типе" цивилизации.
Издав "Дневник писателя" за 1876 и 1877 гг., Достоевский не выполнил своего обещания продлить этот публицистический ежегодник, потому что в 1878 г. с головой ушел в работу над "Братьями Карамазовыми". В этом романе вставкой выглядит "Легенда о Великом инквизиторе", которая стала завершением "Дневника" – итоговым теологическим, философским и политическим трудом Достоевского-идеолога, не менее значимым, чем наилучшие произведения русских философов конца XIX ст. и Серебряного века.
Мировоззренческо-политическая идея русского православия, как ее представлял себе Достоевский, основывается на изложении "искушений Христа" во время его сорокадневной аскезы в пустыне после крещения в водах Иордана, согласно двум из четырех канонических Евангелий. Христос отказывается от трех способов легкой победы христианской идеи – завоевания неверных масс насилием в трех видах – чудом, силой и экономическим интересом. Обращение к фундаментальным измерениям человека – духовному, волевому (властному) и чувственно-материальному – свидетельствует о глубине понимания Достоевским структурных принципов уклада цивилизаций. Наибольшее чудо, по Достоевскому, – именно в появлении трех вопросов страшного духа в пустыне. "Ибо в этих трех вопросах как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая история человеческая и явлены здесь три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы на всей земле".
Основной замысел "Легенды" Достоевский сформулировал в конспекте вступительного слова перед чтением этого раздела на литературном собрании студентов университета: "Смысл тот, что если исказишь Христову веру, соединив ее с целями мира сего, то вместе утратится и весь смысл христианства… Высокий взгляд христианства на человечество понижается до взгляда как бы на звериное стадо, и под видом социальной любви к человечеству является уже не замаскированное презрение к нему". Социализм как ипостась "католицизма" обвиняется в сочетании христианства с повседневными политическими целями, а следовательно, в пренебрежении к простому человеку, в переиначивании принципа свободы выбора, который лежит в основе христианства, в таком презрении к массам, что его можно по-современному назвать элитаризмом.
Как это можно совместить с пушкинско-тютчевским "гласом поэта", отчужденного от "толпы"?
Оправдывая жанр своей "Легенды", Достоевский ссылается на опыт религиозных мистерий – как католических, так и православных. В частности, на "Хождение Богородицы по мукам", где Мария посещает ад (ср. путешествие через "тот мир"). Легенда Достоевского и есть мистерия. И при этом Достоевский вспоминает Тютчева: "Удрученный ношей крестной, / Всю тебя, земля родная, / в рабском виде Царь Небесный / исходил, благословляя". Неузнанный Христос явился "к мучающемуся, страдающему, смрадно-грешному, но младенчески любящему Его народу". Его Христос молчит все время, "чтобы не прибавлять к тому, что уже было сказано, и чтобы не отнять у людей свободы". Достоевский все время подчеркивает, что, по мнению "католиков", отходя, Христос передал дело элите, католическому клиру (соответственно – социалистической партии). В этом он видит глубокую разницу между православно-русской и католически-европейской идеями.
Страдания правителей, по "западной" доктрине, будут заключаться в том, что они возьмут себе свободу и будут врать людям. "Но ищет человек преклониться пред тем, что уже бесспорно, столь бесспорно, чтобы все люди вместе согласились на всеобщее пред ним преклонение" – "и чтобы непременно все вместе". "Вот эта потребность общности преклонения и есть главное мучение каждого человека единолично и целого человечества с начала веков".
Первый вопрос в Евангелии от Марка звучит так: "Если Ты Сын Бога, пусть эти камни станут хлебом". – "В Писании сказано, – ответил Иисус, – "Не хлебом единым должен жить человек, но и словом, которое выходит из Божьих уст"". (В Евангелии от Луки – несколько более лаконично.) Достоевский комментирует это, выкладывая первый вопрос – уже не Сатаны, а Великого инквизитора, – таким образом: "Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, – ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за тобой побежит человечество как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что ты отнимешь руку свою и прекратятся им хлебы твои".
Свобода или хлеб – вот как ставится "страшный" вопрос, и Достоевский отвечает: свобода, а "католики", социалисты, Запад – хлеб. "Знаешь ли Ты, что пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные". "Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут: "Лучше поработите нас, но накормите нас"".
Второй вопрос – второе искушение – в Евангелии от Марка звучит так: "Тогда дьявол приводит его в Святой город, ставит Его на крыше Храма и говорит: "Если Ты Сын Бога, кинься вниз. Ведь Писание говорит: Бог ангелам Своим повелит оберегать Тебя – они на руки подхватят Тебя, чтобы нога Твоя не споткнулась о камень"". – "Там сказано также: "Не искушай Господа, Бога твоего", – ответил Христос".
Великий инквизитор-социалист спрашивает у Христа: "Так ли создана природа ли человеческая, чтоб отвергнуть чудо и в такие страшные моменты жизни, моменты самых страшных основных и мучительных душевных вопросов своих остаться лишь со свободным решением сердца?" Христос "надеялся, что человек останется с Богом, не нуждаясь в чуде". Чудо, тайна и власть – это то, что противопоставит сатанинский Запад (католичество, социализм) свободному выбору веры.
Третий дар Сатаны – меч кесаря, который взяла римская церковь. У Марка: "Опять берет Его дьявол – на очень высокую гору, – показывает ему все царства мира со всем их богатством и говорит ему: "Я все это отдам Тебе, если Ты, упав ниц, поклонишься мне". – "Прочь, Сатана! – ответил Иисус. – Сказано: "Господу, Богу твоему, поклоняйся, Его одного уважай"". Изложение позиции Запада Достоевским: "Приняв меч и порфиру кесаря, основал бы всемирное царство и дал всемирный покой. Ибо кому же владеть людьми, как не тем, которые владеют их совестью и в чьих руках хлебы их".
Три больших вопроса – это вопрос о хлебе, совести и власти.