Ясного ответа от Гюнтера Грасса я так, правда, и не добился. Однако услышал из его уст слово, которого мне не хватало для осмысления отношения немецкого писателя к личности Маринеско. По-немецки прозвучало unbequem, то есть – "неудобный", "мешающий" и даже "неугодный". Характеризуя других персонажей своего романа "Траектория краба", вокруг которых он выстроил сюжетную линию, а именно нацистского функционера в Швейцарии Вильгельма Густлофа и его убийцу – еврейского студента Давида Франкфуртера, Грасс без тени сомнения назвал их "фанатиками". А вот Маринеско оказался для него более сложной фигурой – он ему неудобен и непонятен. Если перенестись в сегодняшнее время, то характеристика Грасса без помех может распространяться на среднестатистического россиянина. Мы, русские, непонятны тем, кто в Европе. Мы неудобны, мешаем своим присутствием, а потому чужды и подчас даже неугодны. За это нас чаще всего и не жалуют там, а проще говоря, не любят. Но никуда не денешься, с Россией приходится считаться.
Писатель Гюнтер Грасс разглядел в Маринеско эти истинно русские черты со всеми их достоинствами и слабостями. Дискутировать на эту тему с Грассом я не стал. Мне важно было услышать его мнение, и я его услышал. Грасс добавил еще одну фразу, которая окончательно расставила точки над "и". Он назвал Вильгельма Густлофа, Давида Франкфуртера и Александра Маринеско "детьми своего времени". По его мнению, они воплотили в себе ту эпоху, в которой сформировались как личности. Поэтому и отношение к ним должно определяться с точки зрения понимания особенностей того времени, в котором они жили.
Когда я показал Грассу фотографию, сделанную мною у двери здания молодежной турбазы в Шверине, там, где когда-то было место погребения Вильгельма Густлофа и его сподвижников-нацистов, то писатель улыбнулся, а потом сказал, что сам там специально побывал, чтобы убедиться в подлинности событий. Для меня же эта фотография имела принципиальное значение, так как в романе "Траектория краба" писатель зачем-то с мельчайшими подробностями стал описывать табличку на дверях этого здания, рассказывая о том, что она висела криво и напечатано на ней было то, что турбаза с 9 до 16 часов закрыта. Интуитивно я почувствовал, что ему это для чего-то было нужно, но подлинная причина открылась лишь тогда, когда я сам оказался у дверей немецкой турбазы. Все соответствовало написанному. Единственным отличием было то, что табличка висела теперь аккуратно. Видимо, дирекция турбазы тоже прочитала роман Грасса. Это характерный для немецкого писателя прием демонстрации достоверности того, о чем он повествует.
Мне было интересно мнение Гюнтера Грасса о недавно прошедшем по западногерманскому телевидению двухсерийном художественном фильме "Вильгельм Густлоф". Оказалось, писатель не стал смотреть его из принципиальных соображений. Одиссея "Густлофа", по его словам, – это не "лавстори", а в первую очередь трагедия, и именно так ее нужно было показывать на экране. Я заметил на это, что его роман "Траектория краба" был бы в данном смысле очень выигрышным. Со временем, может быть, найдется достойный режиссер для экранизации этого произведения.
Пальмникенский холокост
О поселке Янтарный слышали, наверное, многие. Название говорит само за себя. В пятидесяти километрах от Калининграда, на побережье Балтийского моря, находится самое крупное в мире месторождение янтаря. Отдыхающие собирают его под шум прибоя на береговой полосе. Местные жители охотятся за более крупными экземплярами у очистных сооружений производственного комбината.
Для меня Янтарный, кроме всего прочего, является местом моего рождения. Прожил я там всего два года, потом в восемнадцатилетнем возрасте еще раз приехал на день, и все. Думал, что никогда уже там не побываю.
Но история, которую узнал не так давно, как магнитом стала притягивать меня к Янтарному. Рассказал ее мой хороший знакомый, писатель Арно Зурмински из Гамбурга. В бывшей Восточной Пруссии этот населенный пункт назывался Пальмникен. В войну он стал еще одним холокостом. Поздним вечером 31 января 1945 года эсэсовцы уничтожили здесь свыше 2 тысяч еврейских женщин – узниц гетто.
С приближением Красной армии к границам рейха нацисты стали заметать следы своих преступлений. Из концлагеря Освенцим около 6 тысяч узниц польского и венгерского происхождения вначале переправили в Кенигсберг, а затем пешком 50 километров, полураздетыми, по снегу погнали в Пальмникен. Ослабевших и больных женщин охранники добивали выстрелами. Меньше половины выдержали "марш смерти". Но и оставшихся узниц ждал трагический конец. Их решено было умертвить в заброшенной штольне, где раньше добывался янтарь. По ряду причин осуществить это не удалось. И тогда колонну погнали вдоль побережья Балтийского моря на юг. Отойдя несколько километров от Пальмникена, эсэсовцы стали загонять узниц группами по 50 человек в ледяную морскую воду, а затем добивали их выстрелами из автоматов. Выжили лишь тринадцать человек.
Именно они сообщили об этом преступлении, когда в середине апреля 32-я стрелковая дивизия Красной армии заняла Пальмникен. Свидетельства очевидцев преступления нацистов были запротоколированы. Найденные тела узниц были захоронены недалеко от прибрежной полосы, а затем на долгие годы все забылось.
В начале 1960-х годов местные комсомольцы наткнулись в ходе поисковых работ вблизи побережья на останки людей. Они решили, что это солдаты Красной армии, погибшие в боях за Пальмникен. На памятнике, который вскоре был воздвигнут, так и написали: "Вечная слава героям". А еще через 30 лет после падения железного занавеса в Янтарном объявился самый главный свидетель, Мартин Бергау. Он привез свою книгу "Парень с Янтарного берега". В ней признался, как в составе отряда немецких юнцов из "гитлерюгенда" в январскую ночь 1945 года искал недобитых выстрелами узниц. Приведенные в его книге факты, подтверждавшие, что собранные ранее останки принадлежали узницам концлагерей, были доведены до администрации Янтарного. Показания немца выглядели настолько убедительными, что им при всем желании трудно было противопоставить что-то другое. Возникла неловкая ситуация. Непонятно стало, кому теперь следовало возлагать цветы: родным советским солдатам, как героям, или иностранным еврейским женщинам, как жертвам холокоста. Так этот памятник во славу героев, под которым лежат жертвы войны, и стоит сегодня в Янтарном, окруженный слухами.
Арно Зурмински рассказал мне всю эту историю в надежде, что я как уроженец Янтарного могу еще что-нибудь добавить. Но о пальмникенской трагедии мне на тот момент ничего не было известно. Признаюсь, что рассказом немецкого писателя я в тот момент особо и не проникся. Подобно многим моим соотечественникам рассуждал так: "Какое мне, собственно говоря, дело до этих иностранок? Вот если бы это были русские люди". Позднее, ознакомившись с историей тех событий, я понял, как постыдно делить жертв любой трагедии на своих и чужих.
Тем временем немецкий писатель Зурмински продолжал работать над этой темой. Информацию собирал буквально по крупицам и в 2010 году выступил с новым романом "Зима сорок пятого, или Женщины Пальмникена". Книгу на немецком языке я прочел на одном дыхании. Как и в других своих произведениях, Зурмински сразу же был узнаваем как мастер закрученного сюжета, создания пронзительных образов, достоверного изображения исторических событий. Он остался и здесь верным своему излюбленному литературному приему: чередовать показ современного мира с событиями Второй мировой войны.
Главным персонажем своего романа Зурмински делает сына одного из эсэсовцев, гнавших еврейских узниц к месту их ада. Случайно узнав об этом через многие годы, сын решает прояснить для себя степень вины отца в пальмникенской трагедии и через полвека после войны отправляется в Янтарный. Через весь роман проходит идея покаяния современного немца за преступления лиц военного поколения.
Описывая Восточную Пруссию конца Второй мировой войны, Зурмински прослеживает судьбу шести женщин, которые мечтают пережить войну. Четверо из них являются узницами еврейского гетто. Их путь страданий, завершившийся трагически в Пальмникене, проходит центральной темой по всему роману. Две другие женщины – местные жительницы, ставшие вдовами. Они вынуждены покинуть родные места и бегут на запад в надежде оказаться там в безопасности. Писатель убедительно показывает, что война приносит горе всем шестерым женщинам. В итоге все они становятся ее жертвами.
Роман Арно Зурмински подтолкнул активистов местной еврейской общины к идее создания памятника жертвам пальмникенской трагедии. В конце января 2011 года в поселке Янтарный был открыт памятник жертвам холокоста. Автором является известный скульптор Франк Майслер. Памятник представляет собою сплетенные руки, тянущиеся ввысь и взывающие о помощи. На его открытии было решено ежегодно отмечать 31 января как День Пальмникенского холокоста.
Перевод с лошадиного…
– Цок-цок, – подгонял меня, как лошадь, Рихард фон Макензен. За час езды кругами по центру Киля я уже почти привык к своеобразному поведению старого немца. Город нам, в общем-то, был не нужен: мы просто в нем заблудились и не знали, как выехать на автостраду, чтобы вернуться в его уютный деревенский дом. Я впервые был у него в гостях на севере Германии. Нас связала акция примирения. Бывший гауптман разведывательного батальона Рихард фон Макензен, воевавший под Ленинградом, хлебнул на войне сполна, о чем свидетельствовала его скрюченная правая рука. По этой причине он не мог водить машину, но быструю езду любил и часто вспоминал, как в молодости гарцевал на коне. Говорил, что наездниками были его знаменитый дед – генерал-фельдмаршал и отец – генерал-полковник. В их военной династии к лошадям всегда относились с особой любовью, как к преданным друзьям. Те не раз спасали их от смерти во время боевых действий.