Ланглуа некоторое время рассматривал растерзанного человека, от которого несло табаком и чье осунувшееся лицо говорило о ночи, проведенной без сна, но еще больше – о том, что этого человека снедает тревога. Со вздохом полицейский снял пальто и шляпу, бросил их на старинный сундук.
– Хорошо. Выкладывайте вашу историю. А вы подождите меня внизу! – прибавил он, обращаясь к полицейским.
В рабочем кабинете Адальбера от табачного дыма невозможно было дышать. Ланглуа направился прямиком к высокому окну и распахнул его.
– Вы позволите? Я и сам курю, но не до такой же степени!
Затем, опустившись в кожаное кресло, которое так понравилось ему вчера, комиссар вытянул вперед свои длинные ноги и вздохнул:
– Рассказывайте!
– Может быть, хотите что-нибудь выпить?
– Нет, спасибо. Не обманывайтесь на этот счет: я по-прежнему при исполнении служебных обязанностей. А теперь начинайте, и постарайтесь меня убедить!
– Я постараюсь прежде всего излагать ясно... если допустить, что это вообще возможно! Но давайте начнем с истории с браслетами...
Адальбер рассказывал без спешки, но и без излишней медлительности. Что-что, а рассказывать он умел, но сейчас старался дать отчет о происшедшем без всяких литературных ухищрений, и полицейский выслушал его от начала до конца, не проронив ни слова. Однако при упоминании о Мартине Уолкере приподнял брови, а когда рассказ был закончен, заявил:
– Ваша история до того неправдоподобна, что я, пожалуй, в нее не поверил бы, если бы не присутствие этого журналиста. Его свидетельство будет решающим, даже если оно нисколько не поможет мне понять, каким образом женщина, которую вы видели так глубоко спящей, часом позже лежала с перерезанным горлом...
– Значит, вот как ее убили? – поморщившись, переспросил Адальбер. – Какой ужас!
– Да. Она лежала в луже крови. Как на бойне. Ничего удивительного в том, что, увидев ее, эта русская упала в обморок...
– Где нашли тело?
– На полу у кровати, а вся постель была разворошена. Женщина была голая, и судебно-медицинский эксперт говорит, что ее изнасиловали.
– И вы осмеливаетесь обвинять Морозини в таких чудовищных вещах? Да это просто бред! – завопил Адальбер. – Вы его не знаете, а если у вас сложилось такое мнение...
– Может быть, он действительно сумасшедший. Ни один человек не может похвастаться тем, будто знает по-настоящему даже самого лучшего друга.
– Я могу и, когда речь идет о нем, знаю, что не ошибаюсь. Только, как бы там ни было, я не понимаю, с чего я, собственно, так разгорячился: ведь в глубине души вы не хуже меня знаете, что Альдо здесь ни при чем. Так что для начала поговорите с Мартином Уолкером. Он расскажет вам о нашем походе в квартиру этой несчастной молодой женщины... Но вы что-то сказали о письме?
– Да. Оно было зажато в ее руке. В нем – и в самых пылких выражениях – ваш друг умолял Таню Абросимову не рвать их связь. Он говорил, что готов на все, лишь бы она осталась с ним. Развестись, бежать вместе с ней, осыпать ее драгоценностями...
– ... и, поскольку она его оттолкнула, он убил ее, перед тем над ней надругавшись самым грязным образом? Как это на него похоже! Альдо обожает свою жену...
– Но эта женщина была до того красива, что и святой не устоял бы! И не в первый раз примерный муж, «обожающий свою жену», как вы говорите, попадается в сети обольстительницы. Впрочем, если мои сведения верны, у Морозини это второй брак? Первая княгиня Морозини умерла, отравившись грибами...
– Которые стоили жизни и старой кухарке семьи, и одной из кузин... Послушайте, комиссар, я с сожалением констатирую, что вы упорно стоите на своем и, несмотря ни на что, считаете Альдо виновным.
– Конечно, нет. Но поймите, что я стараюсь узнать побольше. Ваш друг – итальянец, и потому мы мало о нем знаем.