Тут, пожалуй, мне опять предстоит немного отвлечься. Плыви, "Ра", а мы поговорим о другом.
РАССУЖДЕНИЕ ВТОРОЕ
Мы плывем из Северной Африки к Южной Америке. Написал эту фразу и тотчас отметил: ошибка, по всем правилам доброго моряцкого жаргона, видимо, надо было сказать не "плывем", а "идем".
В первые дни первого плавания Норман всерьез огорчался, когда Жорж кричал: "тяни за эту веревку", а я в слове "компас" по-сухопутному ударял в первый слог.
Сам Норман оперировал морскими терминами щегольски, каждую веревочку и петельку называл именно так, как она у моряков и только у моряков называется, - ему казалось странным, если мы не всегда сразу соображали, что дергать и за что тянуть.
В конце концов Тур собрал специальное совещание, на котором попросил Нормана преподать нам терминологию и при этом, что возможно, упростить. Мы точно условились, что нам звать шкотом, а что брасом, - это, разумеется, в дальнейшем помогло при авралах, но записными "морскими волками" мы так и не стали: ни Жорж с его подводными приключениями, ни тем более Сантьяго и Карло, ни даже ветеран "Кон-Тики" Тур.
Как-то вечером мы занялись традиционной игрой - стали по очереди угадывать, сколько миль пройдено за день, называли более или менее вероятные цифры, и, как всегда, нас развеселил Жорж, вечно он готовил что-нибудь новенькое и сегодня не подкачал: загибая пальцы, шептал про себя и объявил: "Шестьдесят четыре мили сто два метра тридцать сантиметров с половиной".
- Ровно семьдесят девять миль! - радостно перебил его Норман, который не играл, а делал расчеты всерьез и как раз в эту минуту закончил выкладки.
Это невероятно - семьдесят девять миль, - мы и при свежем ветре столько не проходили, а сегодня ветер был средний и мы шли на хорошей, но нормальной скорости. Тур, как человек воспитанный, не стал подвергать сомнению Норманову математику, однако Норман сам почувствовал, что результат звучит неожиданно, и принялся комментировать и объяснять.
Он прочел целую лекцию о странных, извилистых, синусоидальных течениях, господствующих в этом районе, и о том, что мы, вероятно, попали "в струю".
Мы слушали, открыв рот, понимали меньше половины и радовались, что так здорово идем, и желали, чтобы и назавтра "струя" не пропала.
Однако назавтра при том же ветре скорость наша необъяснимо уменьшилась: всего пятьдесят две мили за целый день! Опять мы изумлялись капризам течений, и опять Норман готов был порассуждать насчет их синусоидальности, но ехидный Сантьяго поманил меня в сторонку и показал бумажный клочок, на котором он только что написал:
"79+52 = 131; 131:2 = 65,5".
Конечная цифра была привычной; именно с такой скоростью мы шли все последние дни. И нам стало ясно: вчера штурман ошибся, а сегодня, чтобы скомпенсировать перебор, решил "ошибиться" еще раз, уже нарочно, и недобрал на столько же.
Вспоминая это, я вовсе не хочу Нормана в чем-либо упрекнуть. Норман ошибался не в пример реже, чем все мы. Он много и добросовестно работал. Но уж в слишком необычных условиях мы находились, слишком по-новому видели и небо, и воду.
Мы плыли ничем не защищенные от океана - ни высотой бортов, палуб и мостиков, ни стеклом иллюминаторов, ни, наконец, техникой - параболами локаторов, мощью котлов и турбин. Волна плескалась у самых наших подошв, и это была не волна вообще, а конкретная, именно атлантическая, мы стали как бы частью Атлантики, мы в ней жили, она экспериментировала на нас едва ли не больше, чем мы на ней.
Однажды во время ужина разразилась буря споров. Мы с Жоржем и Карло заявили, что вчерашней ночью видели Южный Крест, остальные отказывались верить, не может быть, Южный Крест не виден под 25° северной широты. Тур закивал: да, конечно, древние мореплаватели именно по Южному Кресту определяли переход из полушария в полушарие, вы обознались, ребята. Но мы стояли на своем и решили специально дождаться темноты, в шутку пригрозив, что разбудим экипаж, когда Крест появится. Вскоре мрак сгустился и звезды зажглись, вон он, Крест, я отлично помню его по Антарктиде - но Карло и Жорж уже колебались, давление двух авторитетов сбило их с толку. Попробовали разбудить Нормана, он сонно отмахнулся - "Посмотрю завтра" - и повернулся на другой бок.
Он сдержал обещание. Назавтра вечером деловито подошел и сообщил, что созвездие, которое мы приняли за Южный Крест, на самом деле он и есть.
Как примирить этот факт с непогрешимой теорией, мы не знали. Возможно, имела место какая-нибудь особая атмосферная рефракция, или со времен древних мореплавателей сместилась земная ось, или прежние наблюдения были неточны, или - допускаю, в конце концов, - и наши.
Рассказываю об этом для того, чтобы подчеркнуть: всем нам - и Норману с его штурманским дипломом, и Туру с "Кон-Тики" - здесь пришлось начинать с самого начала, с азов, - предыдущий опыт никуда не годился, он приобретался совершенно при других обстоятельствах. Как часто в кромешной тьме, воюя с тяжеленными веслами, я вдруг ощущал: хорошо хоть в одном нам повезло, мы же хоть ведаем, куда идем!
У наших вероятных предшественников было то же, что у нас: мрак, дождь, ветер и волны - плюс полная неизвестность - скоро ли берег, будет ли берег, что там впереди, за косматыми валами, - не край ли земли?
В один из первых дней на "Ра-1" Тур с хитрым видом начал собирать какие-то дощечки.
- Что это?
- Хочу сделать прибор, примерно такой, как у древних. Ведь они имели приборы, с помощью которых могли определяться в море. Вот, смотри, мои расчеты нашего курса.
Я тут же достал собственные записи, сделанные по данным Нормана, - те и другие цифры, в общем, совпадали.
- Видишь! А уж когда сделаю прибор…
Весь вечер Тур мастерил, выстругивал, выпиливал, размечал. А мы сообща придумывали его детищу название: щепкоскоп? фараоноид? папирусолябия?
- Носометр, - внес ясность Тур. И показал, как он будет замерять угол между горизонтом и Полярной звездой, приставляя прибор к своему носу, для которого в деревяшке уже была прорезана специальная щель.
Скоро он кончил работу и удовлетворенно опробовал носометр; координаты совпадали с добытыми Норманом, и Сантьяго пошутил: "Теперь нам и штурман не нужен". Норман отозвался: "Пусть Тур заодно соорудит и древнеегипетскую рацию".
Норман был прав. Хорошо баловаться самодельными штучками, когда способен в любой момент подстраховаться. Все-таки наше плаванье в сравнении с плаваниями древних было гораздо менее рискованным. Можно запретить себе мотор или гирокомпас, но как запретишь знанье? А мы знали, знали заведомо, что вокруг нас Атлантический океан, что омывает он берега всех континентов, кроме Австралии, что площадь его - девяносто три с лишним миллиона квадратных километров, а наибольшая глубина - почти восемь с половиной километров, это возле Южных Сандвичевых островов, но мы там не будем, нас несет на юго-запад холодное Канарское течение, скоро оно перейдет в теплое Северное Экваториальное, романтические пассаты наполнят парус нашего суденышка и повлекут его к американским берегам.
Мы знали, какие клочки суши могут вдруг возникнуть в туманной дымке слева и справа по борту: Канарские острова, острова Зеленого Мыса. Знали, что нам угрожает больше всего: западная оконечность Африки, мыс Юби, неприютный, скалистый, с вечной непогодой, рифами и двадцатиметровыми валами. Знали, наконец, - пусть ориентировочно, - где мы пристанем, если все обойдется благополучно: Барбадос, Тринидад, Мартиника, возможно, даже и Юкатан…
И всем этим знанием мы были обязаны тем, кто прошел здесь до нас, на клиперах, фрегатах и каравеллах, а еще раньше - вероятно, и на таких же, как наша, папирусных лодочках, изнывая от голода и жажды, не страшась циклопов, сирен, псоглавцев, примитивными "носометрами" нащупывая путь, -
Нет, мы не совершали подвига. Мы только в меру сил повторяли, воссоздавали их давние дела.
А впрочем, что ж, мы тоже порой делали открытия. Маленькие открытия - не для человечества, для себя.
Например, мы постепенно уяснили: вот приближается туча, значит, пойдет дождь, тут уж будь начеку, потому что как только дождь придет - ветер утихнет и затем вдруг совершенно изменит направление, и тогда держись.
Мы научились вовремя предугадывать мгновение, когда корабль перестает слушаться руля, и держать курс под минимальным, критическим углом к ветру.
Оживали, наполнялись реальным смыслом сведения, почерпнутые ранее из книг. Что такое толчея, я умозрительно представлял себе и раньше - это результат сложения волн, оно происходит, когда встречаются различные по свойствам водные массы, а мы шли в Канарском течении, более холодном, чем окружающие воды, - но нутром я это прочувствовал на третий день совершенно безалаберной, несинхронной качки - "Ра" словно очутился внезапно на вибростенде, так его трясло и дергало.
Есть правила с длинным названием - "Правила по предупреждению столкновения судов в море", - они тоже не разрешали о себе забывать…
По мере того как мы продвигались на запад, океан пустел и нам попадалось все меньше кораблей. Иногда они проходили днем, но большей частью мы замечали их ночью. Ночью корабль легче заметить, он хорошо освещен.
Эти встречи вызывали в нас противоречивые чувства.
С одной стороны, приятно сознавать, что еще кто-то плавает рядом; однако, с другой стороны, - лучше бы он не плавал. Потому что, когда видишь, как в непосредственной близости идет громадный, весь - иллюминация, лайнер, когда даже слышишь музыку с него, тебя охватывает мелочная зависть, завидуешь людям, которые веселятся, пьют вино, и нет для них шторма, и парус у них не сорвет.