Свирепая физиономия гитлеровца и пистолет, зажатый в руке, ничего хорошего не сулили. Волков побледнел, но не отступил. Капитан чугунным плечом бесцеремонно оттер его в сторону, сграбастал оцепеневшую от страха брюнетку и поволок к эстраде. Оскорбленный Волков взорвался и ринулся на капитана. Тот проявил поразительную ловкость. Короткий удар в челюсть подбросил Волкова в воздух и опрокинул на стол. Рассвирепевшее офицерье ринулось добивать зарвавшегося наглеца. Виктор, помедлив мгновение, пробился сквозь толпу, подхватил его под руки и потащил на выход.
Из рассеченной губы Волкова сочилась кровь и бурыми пятнами расплывалась на рубашке и пиджаке. На правой скуле багровым рубцом вспухал синяк. Они ввалились в туалет. Захмелевший полицай от их вида мгновенно протрезвел и пулей вылетел за дверь. Тщедушный чиновник из городской управы, тужившийся в кабинке, захлопнул дверцу и не подавал признаков жизни. Виктор сунул Волкова под кран. Тот смывал кровь и, покачиваясь из стороны в сторону, выл на одной ноте: "У-у-у"!
Вода привела Волкова в чувство. Виктор заменил ему испачканный кровью пиджак на свой, и они поднялись в гардеробную, получили вещи и выбрались на улицу. Извозчик, дежуривший на стоянке, наметанным взглядом определил, что клиенты не откажутся от его услуг, и подкатил к подъезду. Виктор, придерживая Волкова - нокаут капитана все еще давал о себе знать, подсадил его в пролетку и приказал извозчику гнать на набережную Великой. Тот невольно поежился. Несмотря на плотную завесу тайны, окружавшую "Русланд Норд", среди псковичей об этом месте ходили самые мрачные слухи.
Забравшись в пролетку, Волков уткнулся в воротник пальто и до ворот школы не проронил ни слова. Избегая встреч с офицерами и инструкторами, они пробрались в общежитие.
Раздавленный, униженный произошедшим, Волков рухнул на кровать. Виктору показалось, что его спина вздрагивает от глухих рыданий. Впервые за время их общения в нем проснулась жалость к Волкову. Он был далек от мысли, что сцена в ресторане была еще одной проверкой Курмиса. Перед ним находился не злобный враг, а скорее потерявший себя русский человек. Волею судьбы, оказавшийся за границей после революции, Волков, как и сотни тысяч других русских, стал игрушкой в руках враждебных России могущественных сил. Вся разница между ними состояла в том, что каждый видел будущее родины по-своему и боролся за него как мог.
И разведчик Северов уступил место человеку Бутырину. Поддавшись порыву, Виктор опустил руку на плечо Николая. Он тяжело поднялся, сел на кровать, долго смотрел на Виктора, затем прошел к шкафу, достал бутыль самогона и, разлив по стаканам, предложил выпить. Они подняли стаканы, их взгляды встретились, в глазах Николая Виктор прочел благодарность. В тот вечер им было что вспомнить - свою юность и прекрасный город на Неве.
Утром Виктор с трудом продрал глаза. Голова гудела, как пустой котел, во рту словно побывал табун лошадей, а перед глазами плыл и двоился Глазунов. Голос старшего инструктора доносился, будто из бочки. Виктор с трудом понял только одно - после завтрака ему предстояло явиться к Курмису. Прошлепав в умывальню, он сунул голову под кран. Ледяная вода быстро отрезвила. Вернувшись в комнату, Виктор привел себя в порядок и отправился на завтрак. На выходе из столовой его уже поджидал Глазунов. Вместе они поднялись в кабинет Курмиса.
Так близко начальника "Русланд Норд" Виктор видел впервые. Сухое с правильными чертами лицо Курмиса ничего не выражало, на нем жили одни глаза. Светло-зеленые, они холодком обдали Виктора и тут же подернулись непроницаемой пленкой. Рядом с ним за столом занимали места Босс и Шмидт, к ним присоединился Глазунов. Курмис, смерив Виктора строгим взглядом, коротко обронил:
- Господин Попов, проведенная нами проверка подтвердила рекомендации майора Гофмайера и капитана Штольца.
Затем последовала продолжительная пауза, и Виктор напрягся. Следующая фраза Курмиса: "Господин Попов, вчера вы показали себя достойно, так, как и должен вести себя сотрудник "Цеппелина" - вызвала одобрительный гул голосов. Это, а также реакция Босса и Шмидта сказали Виктору - он зачислен на службу. Курмис объявил о его назначении инструктором в четвертую группу курсантов.
Позже, за обедом, Виктор принимал поздравления от Волкова и других инструкторов, а затем в кабинете Глазунова занялся изучением личных дел курсантов. На следующий день он приступил к практической работе с ними. Она мало чем отличалась от того, что ему приходилось выполнять в "Абверштелле Остланд". Через месяц после сдачи зачетов его первая группа шпионов была заброшена за линию фронта. За ней последовала вторая. Шпионский конвейер "Русланд Норд" не знал перерывов в работе. Заканчивался третий месяц пребывания Виктора в Пскове, а посланник от Королева на связь все не выходил. И тогда он решил заняться поиском очередного курьера для отправки в Центр. Но эти его планы смешал приезд комиссии из Берлина.
Курмис отправился на аэродром встречать высокопоставленное начальство, а Босс с Глазуновым и Волковым бросились в учебный корпус подчищать "хвосты". Поднятый ими среди инструкторов и курсантов ажиотаж так же быстро угас, как и поднялся. Начальник отдела "Цет-1" центрального аппарата "Цеппелина" штурмбанфюрер Вальтер Курек и прибывшие с ним офицеры не зашли в учебные классы. Вместе с Курмисом они поднялись в штаб, заперлись в его кабинете и просидели до обеда. О чем там шел разговор, остальным оставалось только гадать. В тот же день группа Курека без всяких объяснений улетела в Берлин, что еще больше добавило загадочности ее внезапному визиту. Сам Курмис хранил многозначительное молчание.
Вечером в кабинетах штаба, а затем в комнатах общежития инструкторы с оглядкой и полушепотом обсуждали события прошедшего дня. Просочившаяся из штаба информация о том, что "берлинцы" от корки до корки прошерстили дела как на курсантов, так и на инструкторов, усилила атмосферу подозрительности. Ее подогревал оставленный Куреком "чужак" - оберштурмфюрер Петр Делле. Его беспощадность к врагам рейха вызывала страх у офицеров школы. С неменьшей опаской относился к нему и Курмис. Ему оставалось только гадать, какого рода докладные за его спиной Делле строчил в Берлин.
В рабочую колею жизнь сотрудников "Русланд Норд" вошла после того, как исчез инструктор Кошкин, а вслед за этим в Берлин отбыл Делле. Опасения Бутырина, что тот приезжал по его душу, рассеялись, и он снова вернулся к мысли о поиске помощника. Перебрав всех, остановился на Волкове. В Николае ему импонировали широта души, щедрость и здравый взгляд на вещи. Да, он был поклонником Гитлера и его идей, но не фанатиком, как Делле, и не душегубом, как Гофмайер. После разгрома гитлеровцев под Сталинградом и на Северном Кавказе у Николая поубавилось энтузиазма и веры в идеи нацизма о мировом господстве и торжестве нового немецкого порядка. Виктор все чаще слышал в его голосе пессимистичные нотки и решил рискнуть - сделать Волкова своим помощником.
Теперь вечера они проводили в жарких спорах. Идеи нацизма постепенно тускнели в глазах Николая, а окончательный перелом в его взглядах произошел после казни псковских подпольщиков. Среди них были дети…
Из доклада зафронтового агента "Северова" о пребывании в тылу противника:
"…Находясь еще в диверсионной школе в Вяцати и присматриваясь к ЮРЬЕВУ, я решил заняться его обработкой и, если она будет успешной, попытаться его завербовать.
ЮРЬЕВ являлся кадровым немецким разведчиком, выполнявшим ответственные задания, но в силу того, что он не был чистокровным немцем, руководство немецкой разведки держало его в "черном теле" и не переводило в официальные сотрудники. Это сильно отражалось на настроениях ЮРЬЕВА, он неоднократно высказывал недовольство немцами. Для начала обработки я старался расположить ЮРЬЕВА к себе, что мне удалось.
Изучив характер ЮРЬЕВА и зная его биографию, я стал постепенно подчинять его своему влиянию.
Обработка ЮРЬЕВА длилась несколько месяцев.
Основной моей задачей было убедить ЮРЬЕВА в неправильности национал-социалистических идей, горячим сторонником которых он являлся и считал, что борется за лучшее будущее России и "новую Европу". С этой целью под предлогом желания изучить "Майн Кампф" я заставлял ЮРЬЕВА объяснять мне основные положения гитлеровских идей и подвергал их тут же резкой критике.
ЮРЬЕВ вначале яростно защищал эти идеи, но мне в конечном итоге удалось разубедить его и вызвать у него враждебное отношение к гитлеризму. Одновременно с этим я рассказывал ему о советском строе и терпеливо разбивал его неправильные взгляды на советскую действительность, которые являлись результатом гитлеровской пропаганды.
Вместе с тем мною использовался каждый удобный случай для того, чтобы показать ЮРЬЕВУ советскую разведку с положительной стороны, подчеркивая ее сильные стороны.
Зная о том, что ЮРЬЕВ возмущается отрицательными сторонами работы германской разведки и недоволен тем положением, что его не продвигают по работе, я при каждом удобном случае старался указать ему на бесперспективность работы с немцами, на то, что немцы не ценят его и не считают равным себе.
В результате ежедневной, систематической обработки ЮРЬЕВА он изменил свои взгляды и стал враждебно относиться к немцами, лично предложил мне начать совместную работу против немцев, но я вначале отклонил его предложение, попросив предварительно тщательно продумать этот вопрос.
После настойчивых предложений ЮРЬЕВА о работе против немцев, я согласился и только тогда открылся перед ним и сообщил, что являюсь агентом советской разведки…"