Чтобы я видел твои прекрасные груди… – Говоря это, он обхватил их руками. Губы Лайлы слегка приоткрылись, когда он, казалось, взвешивал их, затем подразнил большими пальцами соски. Огненные стрелы пронзили ее.
– Джосс… – Его имя, когда она простонала его, было наполовину протестом, наполовину вскриком удовольствия.
Он оставил грудь и заскользил ладонями по ребрам, по тонкой талии и изящному изгибу бедер, по чуть заметной выпуклости живота. Жар сопровождал его прикосновения, расплавляя кости до тех пор, пока в ней не осталось ничего, кроме единственного желания упасть на него и позволить ему избавить ее от этого восхитительного томления, которое он в ней пробуждал.
Хотя Лайла частенько втайне пыталась представить, каково это – исполнять супружеский акт с мужчиной, даже в самых безумных фантазиях ей не рисовалось такое: она, совершенно обнаженная, омытая лунным светом, сидит на груди своего такого же обнаженного возлюбленного, лежащего навзничь на песке, и ветер раздувает ее волосы серебристым облаком, а ночь укутывает их в таинственный кокон. Это было нечто за пределами грез, она никогда даже не мечтала ни о чем подобном. Ее мечты о любви были спокойными и мягкими, такими же сдержанными и невинными, какой была она сама. Проживи она хоть тысячу лет, и тогда ее грезы не простирались бы до такой вот языческой любви.
Так было до сегодняшней ночи.
Она ахнула, когда теплая сила его рук коснулась коленей, скользнула от них вверх по шелковистой внутренней поверхности бедер. Она застыла, когда его исследующие пальцы отыскали мягкое гнездышко ее волос, нежно погладили его, проникли внутрь, чтобы отыскать родники страсти, о существовании которых Лайла даже не догадывалась. Когда его пальцы прижались к ней, она вскрикнула, задвигалась, голова склонилась вперед, а глаза закрылись от интенсивности желания. Только руки, упирающиеся ему в грудь, удерживали ее от того, чтобы рухнуть на него бездвижно.
– Теперь я хочу, чтобы ты любила меня, – послышался его хриплый шепот, когда она уже готова была провалиться в пучину, ожидающую ее. Голова Лайлы поднялась, а глаза с трудом открылись, когда она попыталась осмыслить то, что он сказал. Должно быть, он увидел недоумение в ее глазах, потому что его пальцы прижались к ней один последний раз, прежде чем руки переместились на бедра, приподнимая ее со своей груди и осторожно опуская на себя. Лайла ахнула, когда почувствовала огненный жар его прикосновения. Затем он слегка продвинулся внутрь, и руки на ее бедрах тянули се вниз, вниз, до тех пор, пока он не заполнил ее своей обжигающей плотью.
– Люби меня, – пробормотал он невнятно. Глаза его подернулись пеленой, лицо пылало от страсти. Мускулы рук и груди перекатывались и бугрились под бронзовой кожей от усилий контролировать себя, чтобы она могла задать темп. Ахнув, Лайла сделала, как он просил, сжимая его запястья, в то время как руки Джосса направляли ее бедра, указывая тот ритм, который он искал.
Наконец с хриплым вскриком он стиснул ее, задрожав в ее объятиях. Пока он удерживал себя внутри ее, она тоже вскрикнула, унесенная той же огненной бурей страсти, что настигала ее и раньше.
Потом они тихо и неподвижно лежали в объятиях друг друга, дрожащие, обессиленные, удовлетворенные. Теплое дыхание ветра ласкало их. Омытое лунным светом безмолвие берега окутывало их, волны накатывали в мягком ритме, целуя берег. Но они лежали, сплетясь, на песке и не замечали ничего, кроме самих себя.
В конце концов, пресыщенные и размякшие от удовлетворенной страсти, они уснули.
Глава 31
Грубые руки, схватившие ее под мышки и вытащившие из теплого кокона, в котором она спала, разбудили Лайлу.