Целую долгую минуту он только и мог, что таращиться на нее, не вполне уверенный, верить или нет своим ушам. Она не была смущена?
– Зато я, черт возьми, был! – прорычат он и, повернувшись спиной, зашагал в сторону хижины.
Если бы она засмеялась, он бы убил ее.
Но она не засмеялась, а если и засмеялась, то по крайней мере он не услышал. Она смиренно последовала за ним к хижине и забралась внутрь после него. Джосс построил укрытие для одного человека – для себя. Оно было невысоким – чтобы только можно было сидеть; в длину таким, чтобы он мог лежать, вытянувшись во весь рост, и примерно фута три в ширину.
Определенно недостаточно широко для двоих. Особенно когда один из них – мужчина в состоянии сильного возбуждения, а другая – женщина, которая его возбуждает. Особенно когда он дал слово не прикасаться к ней. Ад и все дьяволы!
Он сидел со скрещенными ногами в дальнем углу, угрюмо глядя, как она забирается внутрь. Она села, подогнула под себя ноги и улыбнулась ему.
– Ты правда смутился, Джосс?
– Я собираюсь спать, – объявил он, предупреждающе сузив глаза. Подкрепляя слова делами, он вытянулся по всю длину и повернулся к ней спиной. Пальмовые ветки, которые он притащил в качестве подстилки, втыкались в бок, но он не собирался поворачиваться, чтобы не оказаться к ней лицом. Ему требовалось немалых усилий удерживать свои руки при себе.
– Хорошо. Спокойной ночи.
Даже мягкость ее голоса действовала ему на нервы. Он представлял, что ее кожа такая же, как и голос, – мягкая, шелковистая, восхитительно изысканная. Он стиснул зубы, услышав позади себя звуки ее приготовления ко сну. Пожалуйста, Господи, только бы она не сняла ничего из одежды!
Она не сняла. Легла полностью одетой и, свернувшись калачиком, прижалась к его спине.
Он ощущал ее мягкость каждой клеточкой своей кожи. Прикосновение ее тела прожигало спину, как клеймо.
– Так гораздо лучше, чем спать одной. Я все время боялась, что что-нибудь заберется ко мне среди ночи.
Он ощущал ее теплое дыхание у себя на затылке. Иисусе, если она придвинется еще ближе, то будет лежать прямо на нем. Неужели она хочет того, на что напрашивается, свирепо думал он. И понимает ли вообще, на что напрашивается?
– А еще мне было холодно одной. Ночью с моря дует довольно прохладный ветер.
Ее голос напоминал ему сонное мурлыканье котенка. Но ее очертания говорили, что она вовсе не котенок, свернувшийся клубочком у его спины.
– Джосс?
– Что? – Если это прозвучало раздраженно, то потому, что он был раздражен. Она сводила его с ума либо намеренно, либо из преступного невежества. Он отдал бы почти все на свете за то, чтобы повернуться и просветить ее самым простым из возможных способов.
– Я и сейчас немножко замерзла.
Она прижалась теснее. Джосс лежал, жесткий и неподвижный, как доска, стиснув зубы и борясь с желанием, которое грозилось взять над ним верх. В конце концов, больше не в силах сдержаться, он начал дрожать.
– Джосс! Что случилось?
– Ничего, черт побери, – выдавил он сквозь стиснутые зубы.
– Ты уверен?
– Да, уверен! – Ему снова удалось совладать с дрожью, слава Богу, но кто знает насколько.
– Ну, тогда ладно. – В ее голосе слышалось сомнение, но, к его облегчению, она замолчала. Мягкость ее дыхания шевелила волосы у него на затылке, грудь прожигала дырки в коже спины, а голая рука лежала у него на поясе.
Да, он джентльмен. Но не святой.
С этой мыслью он повернулся, приготовившись заключить ее в объятия и преподать ей урок, о котором она так просит. Но обнаружил, что чертовка крепко спит.
– Милостивый Боже! – Он уставился на нее гневным взглядом, готовый разбудить ее, но был остановлен мягкой невинностью лица.