Все передвижения отрядов интервентов сопровождались насилиями и жестокостями. По признанию гетмана Яна Сапеги, только при разорении Ростова было перебито две тысячи горожан. Даже города, добровольно признавшие власть самозванца, подвергались разграблению. Буссов писал, например, что в Ярославле польские шляхтичи "грабили купеческие лавки, били народ, оскорбляли бояр и без денег покупали все, что хотели". Наиболее разорительные грабежи начались осенью 1608 года: в Тушине и в лагере Сапеги под Троице-Сергиевым монастырем собирали продовольствие для зимовки. Вооруженные отряды интервентов разошлись по всему Замосковному краю. Посадские люди и крестьяне Юрьева-Польского слезно жаловались на "польских казаков", которые "животишки все пограбили", "рогатую скотину повыгнали, хлебешко весь перемолотили и повывезли, все до конца разорили, посадские людишки от кормов и от подвод вконец погибли". Жители Переяславского уезда жаловались, что "от тех панов вконец погибли, паны их крестьян бьют и грабят и жен емлют и детей на постель, достатки все пограбили, и платье и лошадей поимали, многих крестьян побили и пожгли, дома их разграбили, села и приселки и деревни стали пусты, люди со страху скитаются по лесу и болоту, рожь и ярь не жата и озимая не сеяна".
Не щадили интервенты и русских феодалов. Думный дьяк Петр Третьяков, которому пожаловал поместье сам "царь Дмитрий", писал гетману Сапеге, что его село Васильевское "выпустошили и крестьян высекли". Князь Роман Троекуров, служивший самозванцу, вообще лишился своего сельца Новоселки с деревнями. "Владеют пан Хербеч, да пан Галинский, да пан Гармонович, да пан Пристановский, а грамоты государевой не покажут и людям моим тут жить не велят", - жалуется высокопоставленный тушинец и слезно просит гетмана Сапегу, чтобы "паны селом насильством не владели".
Не обходили интервенты и церковные владения, даже если монастыри имели "тарханные грамоты" от самого "царя Дмитрия". Архимандрит ярославского Борисоглебского монастыря Феофил писал, что "вотчины, села и деревни от ратных людей разорены и пограблены и многие пожжены… в святых церквях коней затворяли и псов в алтарях церковных кормили", церковные ризы паны дарили "блудницам", а в храмах устраивали пьяные оргии "с плясанием".
Челобитные русских людей о разбоях и насилиях интервентов - не преувеличение. О том же свидетельствуют современники-иноземцы. Буссов писал, что паны Лисовский и Шучинский по дороге из Ярославля в Кострому "сожгли Даниловский монастырь и умертвили всех жителей… все обратили в пепел и овладели несметною добычею". Шведский дипломат и историк Петрей подтверждал, что пан Лисовский "разъезжал по всем сторонам в области, куда только ему было угодно, до чиста разорял и опустошал все, и не переставал это делать до тех пор, пока не добрался до городов Галича и Костромы, сжег их и отступил с огромною и богатою добычей".
Подобный разгул грабежей и насилия беспокоил даже самозванца. "Царик" писал гетману Сапеге, что атаман Наливайко разоряет дворянские поместья, "побил до смерти своими руками дворян и детей боярских и всяких людей, мужиков и женок", это-де вызывает "излишнее негодование" в народе. Но гетман взял разбойного атамана под свою защиту. И не случайно. Содеянное атаманом было не частным случаем, а системой. "Царик" и его представители на местах были лишь прикрытием для интервентов.
Самозванец посылал в города своих воевод, а гетман Сапега следом за ними - своих приставов и сборщиков налогов, причем делал это самочинно, без ведома "царя Дмитрия". Тот пытался протестовать, но бесполезно. По словам Мархоцкого, вскоре поляки под предлогом задержанного жалованья "добились от Лжедмитрия и Ружинского грамот на кормление в городах, на сбор налогов с земли и торговли".
Дальше - больше. Самозванец вообще начал раздавать города во владение польским панам. Устюжский пристав Поспелко Усов с возмущением рассказывал своим землякам о порядках, установленных самозванцем на завоеванной территории: "Которые де города возьмут за щитом или хотя и волею крест поцелуют, и те все города отдают панам в жалованье, в вотчины, как и прежде сего уделы давали: Тотьма де и Чаронда отданы Руцкому пану, и на Тотьму же девять человек приехали".
Поспелко Усов повествовал о частном случае, но были пожалования и посерьезнее. Известна "жалованная грамота" Юрию Мнишеку на города Чернигов, Смоленск, Брянск, Стародуб, Путивль, Новгород-Северский, Курск, Рыльск, Карачев, Почеп, Трубчевск, Комаринск, Рославль и Моравск. Россию буквально растаскивали по частям!
Ответом стало широкое национально-освободительное движение против интервентов, которое начинает разворачиваться с осени 1608 года.
Условия для этого движения были.
Продолжала обороняться Москва, политический центр страны и символ общерусского единства. Под Москвой интервенты вынуждены были постоянно держать двадцатитысячную армию.
Русский гарнизон удерживал Коломну, прикрывая южные уезды, богатые хлебом, охраняя жизненно важную для Москвы дорогу. Пан Будила признавал: "Коломна имела важнее значение, потому что оттуда Москва получала все свое продовольствие".
В октябре 1608 года к Коломне пошли отряды панов Хмелевского, Млоцкого, Бобовского. Но город был уже готов к обороне. Русское войско во главе с князем Семеном Прозоровским и думным дворянином Василием Сукиным встретило интервентов на подступах к Коломне и разбило их наголову, сам пан Хмелевский попал в плен. Летописец сообщает, что под Коломной "литовских людей и русских воров (тушинцев) побили на голову и языков многих поимали". Вторично попытку взять Коломну интервенты предприняли в ноябре, но опять неудачно. На этот раз отличился князь Дмитрий Пожарский, о котором речь пойдет дальше. Отрезать Москву от южных уездов не удалось.
Крупные силы интервентов приковал к себе Троице-Сергиев монастырь, господствовавший над жизненно важным для Москвы ярославским трактом. Осада его поляками началась в сентябре 1608 года. Русские воеводы Долгоруков-Роща и Голохвастов, имевшие в своем распоряжении три - три с половиной тысячи ратников, отбивали вместе с монастырской "братией" и сбежавшимся под прикрытие мощных стен монастыря окрестным населением многочисленные неприятельские приступы. Гетманы Сапега и Ружинский вынуждены были постоянно держать "под Троицей" от пятнадцати до двадцати тысяч солдат.
На западе неприступной твердыней стоял Смоленск, который иноземцы называли ключом к Москве. И это было действительно так: Смоленская крепость контролировала дороги к Москве из Литвы и Польши. Первоначально гарнизон Смоленска был невелик. По сведениям, полученным Яном Сапегой от пленных, там было "1000 стрельцов, на посаде - детей боярских брянчан 100 человек, смоленских бояр на конях - 300 человек". По другим сведениям, только численность стрельцов достигала двух тысяч.
Но смоленский гарнизон возглавлял один из лучших русских воевод того времени Михаил Борисович Шеин, который не только отразил в августе 1608 года попытку гетмана Сапеги взять город, но и сам перешел к активным наступательным действиям. Смоленские ратники ходили на Дорогобуж и взяли его, начали военные действия под Вязьмой, а затем послали большой отряд на север, на помощь Михаилу Скопину-Шуйскому.
Опорным пунктом в Поволжье был Нижний Новгород, где стоял гарнизон из семисот пятидесяти стрельцов и пушкарей во главе с воеводой Алябьевым. Тушинцы так и не смогли взять этот город. Больше того, получив помощь из Казани, воевода Алябьев сам перешел в наступление. На дальних подступах к городу в декабре 1608 года он четырежды громил отряды интервентов. Тушинцы доносили гетману Сапеге: "Под Нижним государевых людей (сторонников самозванца) изменники нижегородцы разогнали".
Но все это были только отдельные очаги сопротивления. Широкое освободительное движение началось лишь тогда, когда в него включились народные массы.
В разных городах и уездах вспыхивали стихийные народные восстания против интервентов. "Отложились" от самозванца Шуя и весь Шуйский уезд. "Заворовались мужики" в Суздальском уезде, и суздальский воевода с тревогой доносил, что "не та пора стала, в людях смута великая". Против восставших выступил со своим отрядом пан Комаровский, в помощь ему была прислана рота поляков с Яном Соболевским. Им удалось вернуть Шую, но ненадолго. После ухода карательного отряда восставшие вновь возвратились в город. От самозванца "отложились" Гороховец и Ярополческая волость. Тушинский воевода из Владимира просил у гетмана Сапеги срочно прислать подкрепление - хотя бы три роты польских солдат.
А освободительное движение против интервентов ширилось, охватывая все Среднее Поволжье и северные города. В декабре 1608 года от самозванца "отложились" Кинешма, Кострома, Галич, Соль-Галицкая, Тотьма, Вологда, Белоозеро, Устюжна Железнопольская, в поддержку восставшим выступили Великий Устюг, Сольвычегодск, Вятка, Пермь. Автор Нового летописца писал: "Грады же Поморские и Вологда и Устюг Великий и иные города обратишася на истинный путь и литовских людей побиша. И собрашася черные люди тако же, как и Понизовные города, и многие города очистиша". В северных и поволжских городах начали формироваться народные ополчения, горожане обменивались "отписками", налаживая совместные действия. В декабре 1608 года вологжане обратились к жителям всех соседних городов с призывом выступить против "изменников и литовских людей… жить и умереть заодин, друг за друга", присылать рати. Восставшие расправлялись с ненавистными тушинскими воеводами и интервентами. Например, в Костроме воеводу Дмитрия Мосальского и двух панов, Грабовского и Гаевского, "которые были присланы к Костроме от вора", утопили в Волге.