Отныне московский князь чувствовал себя "на равных" с татарскими ханами – такими же наследниками обломков Золотой Орды, как и он сам. Ведь Москва была такой же частью распавшегося государства, как и Крым или Казань. Наиболее сильным и долговечным из этих ханств оказалось Крымское ханство – сначала (во второй половине XV века) стратегический союзник Московии против Большой Орды, а затем (оно просуществовало три века) – вассал могущественной Османской империи и постоянный опасный противник Москвы, опустошавший Русь набегами и грабежами Крымское ханство контролировало (помимо собственно Крыма, заселённого, в основном, татарами) также Кубань и Причерноморье. А с середины XV века возникает Казанское ханство на средней Волге – преемник как ордынских традиций, так и древней Волжской и Камской Болгарии – богатое купеческое государство, повелевающее многими народами Среднего Поволжья. В нём московский князь то сажал своих ставленников-правителей, то обретал опасного и могучего противника. Куда слабее были Ногайская орда в Прикаспии, Сибирское и Астраханское ханства.
С конца XIV века и весь XV век идёт массовое переселение ордынской знати на русские земли, воспринимавшееся как перемещение внутри территории, подвластной ханам Сарая. С одной стороны, ордынские царевичи (часто принимавшие крещение) служили Москве, рекрутировавшей из них своих ставленников на троны в Казани и Бахчисарае, а с другой, они по-прежнему смотрели на московских князей, как на своих вассалов и данников.
До XVI века ордынская аристократия считалась на Руси правящей, а принявшие православие татары вливались в ряды высшей русской знати.
Василий II пожаловал татарскому царевичу Касиму земли на Оке и Волге, создав Касимовское ханство. Парадокс, но и в XVI–XVII веках московские князья и цари, считавшиеся по рангу ниже Чингисидов, платили в Касимов символическую дань ("ясак") своим же "служебникам"! Однако Москва могла теперь уже на равных говорить с монгольскими правителями, играя на противоречиях между ними и всё чаще заменяя тяжелую и регулярную дань эпизодическими "подарками". Тем не менее, по словам современного историка Р.Г. Ланды, "в сознании татарской знати как этих ханств, так и Касимовского царства и других вассальных от Руси владений, да и среди потомков татарской знати в среде московской аристократии ещё долго, вплоть до середины XVI в., было живо убеждение в праве господствовать над Москвой и всеми её землями". Не случайно позднее Иван IV Грозный "уступит" (пусть номинально) свой трон татарскому царевичу Симеону Бекбулатовичу, а потомок татарского рода Борис Годунов сядет на опустевший трон Рюриковичей.
Ханы Казани, Крыма и Астрахани требовали от Москвы выплаты дани и изъявления покорности, претендуя на наследование власти Золотой Орды, нападали на Русь, уводили рабов – но всё это было не сопоставимо по масштабам с прежним игом. К тому же Москве удавалось сталкивать между собой различные ханства и постепенно захватывать их. Как подчёркивает Р.Г.Ланда: "С начала XVI в. в грамотах крымских и ногайских ханов московского государя уже именовали "Великого улуса великий князь"". Тем самым правители Москвы признавалась законными и главными преемниками власти ханов Золотой Орды, ибо только эта держава ранее называлась Великим Улусом. В правление Василия III (1505–1533) в титулатуре московского правителя появляется титул "Белый царь" – то есть преемник правителей Белой Орды улуса Джучи, правивших до этого в Сарае. Так, к середине XVI века московские государи фактически воссоздали государство в пределах бывшей Золотой Орды, продолжающее её основные традиции – но со столицей уже не в Сарае, а в Москве.
При Иване III, его сыне Василии III и внуке Иване IV Московия начинает успешную борьбу за контроль над Волгой. И тому были веские экономические причины. После падения Константинополя в 1453 году связи Европы с Востоком, идущие прежде через Византию и итальянские города, были прерваны. Вскоре, в поисках нового пути на Восток, европейцы двинутся в обход Африки и в Атлантику и начнут этим эпоху Великих Географических Открытий. Но во второй половине XV века резко возросло значение волжского торгового пути, что способствовало возвышению Московии и её экспансии в этом направлении. (Не случайно, именно в конце XV века тверской купец Афанасий Никитин в своём "хождении за три моря" добрался до Индии). А в XVI веке Московская Русь подвинулась на Волгу, начав превращать её, до того татарскую реку Итиль, в "русскую реку", "матушку", "кормилицу", сокрушив татарские ханства на Волге (Казань и Астрахань) и стремительно подчиняя многие земли и народы в своём движении на восток.
По мнению Б. Кагарлицкого: "Московии удалось не только за кратчайший срок захватить, но и удержать эти обширные владения именно потому, что объективная потребность в поддержании порядка на волжском торговом пути требовала соединения этих земель под единой властью, и для татарской знати и купечества это было не менее очевидно, чем для русской. Так же, как Римская империя в древности, объединяя средиземноморское экономическое пространство, интегрирует в единую цивилизацию проживающие там народы, так и Московская Русь формирует себя как нацию, устанавливая единую власть на речных путях… Но походы на Волгу, сколь бы успешными они не были, существенно запоздали. В тот самый момент, когда волжский путь полностью и окончательно переходит под власть Москвы, мировые торговые пути смещаются на запад". Таким образом, по мнению Б. Кагарлицкого, именно "открытие" и колонизация европейцами Нового Света стали отправной точкой для формирования мировой экономической системы, развития буржуазных отношений и – для окончательного, радикального и безнадёжного, отставания Руси от европейского экономического "центра", отныне властно диктующего миру свою волю. Б. Кагарлицкий отмечает по этому поводу: "Москва опоздала… Московские правители должны ответить на вызов времени. Находясь в глубине европейского континента, Россия не имела прямого доступа к новым торговым путям. Ничего не получая от расцвета европейской торговли, начавшейся после открытия Америки, Россия неизбежно оказывалась и на периферии мирового экономического развития, фактически выпадая из формирующейся мировой экономической системы. Таким образом, именно конец XV – начало XVI века стали решающим рубежом, предопределившим дальнейшую судьбу России – борьбу с отсталостью и изоляцией".
Итак, при Иване III Монгольская Русь была объединена вокруг Москвы и перестала (отчасти) быть "монгольской", то есть зависимой от ханов Сарая (ибо наследник власти и титулов ханов Орды, столь же самовластный, агрессивный и деспотичный, теперь сидел в самой Москве). Разумеется, эти перемены потребовали изменения социальной политики, создания новых инструментов управления, что и было сделано Иваном III.
В.О. Ключевский отмечал: "С конца XIV в. поднялось усиленное переселенческое движение из междуречья на север за Волгу. Размещаясь мелкими посёлками, ведя более двух веков дробную работу по местам, но при сходных экономических и юридических условиях, переселенцы со временем сложились всюду в сходные общественные типы, освоились между собою, выработали на значительных пространствах известные взаимные связи и отношения, юридический быт и хозяйственный оборот, нравы, ассимилировали окрестных инородцев, и из всех этих этнографических элементов, прежде рассыпанных и разъединённых, к половине XV в. среди политического раздробления сложилась новая национальная формация. Так завязалась и окрепла в составе русского населения целая плотная народность – великорусское племя".
Население, забившееся в леса и болота Северо-Востока, измученное внешними набегами и внутренними раздорами, желало единства, покоя и порядка, нередко даже поддерживая завоевание Залесской Руси московскими князьями. К XVI веку в Московии было уже около пяти миллионов жителей. Это население было крайне редким, разбросанным кое-где по крошечным посёлкам (обычно в два-три двора), но ведущим интенсивную внутреннюю колонизацию, распахивая поля и основывая новые деревни. По мнению историка В.Д. Назарова, "по комплексу экономических примет столетие с 60-70-х годов XV в. можно полагать "золотым веком" российской деревни" и можно говорить "о значительном расширении ареала обрабатываемых земель, заметном демографическом подъёме в деревнях, развитии в них промыслов". Это время – эпоха начала активного каменного строительства в Москве и в некоторых других городах Руси.
К этому времени слово "крестьянин" (от "христианин") становится самоназванием сельского жителя – землепашца, не находящегося в холопской зависимости. По верному замечанию В.Д. Назарова: "несомненно, что появление нового смысла у термина "крестьянин" было обязано успехам русской церкви в евангелизации сельских жителей… Прозрачны государственно-политические мотивы: сообразно территориально-политическому объединению шла постепенная унификация сословных статусов, а значит, унифицировалась система терминов".
Крестьяне платили государству налоги двоякого рода: дань и повинности общегосударственного масштаба (на строительство крепостей, содержание ямщиков) и платежи и сборы в пользу представителей великокняжеской власти на местах ("кормления"). В это время вводятся новые поборы и налоги, растёт число внутренних пошлин на торговлю, занятие промыслами, число судебных штрафов и пошлин (наряду с ростом произвола местной администрации). И всё же, по мнению В.Д. Назарова, в конце XV века "среднее крестьянское хозяйство отдавало от 20 до 30 % своего совокупного продукта" в виде различных налогов и поборов, а значит: "Государство и феодалы ещё не изымали у крестьян всё, что находилось за пределами минимальных хозяйственных и житейских потребностей… Однако стали обрисовываться контуры грядущего исторического выбора – между крепостническим и некрепостническим развитием страны и общества".