В 1393 г. была решена судьба самой Тарусы и оставшейся у тарусских князей части удела: ярлык на Тарусу купил в Орде московский великий князь Василий Дмитриевич. Тарусские князья утеряли самостоятельность, став "слугами" великого князя московского, но остались на своем уделе и даже сохранили часть вотчинных прав, в том числе на сношения с Рязанью. В московско-рязанском договоре 1402 г. формула о принадлежности Дубка Рязани повторена дословно, с сохранением указания на его прежнюю принадлежность Москве, а до этого Тарусе.
Почти одновременно с переходом Тарусы к Великому княжеству Московскому в состав последнего вошел Козельский удел, в 1404 г. переданный Василием Дмитриевичем двоюродному дяде, князю Владимиру Андреевичу Серпуховскому, но через два года отошедший к Литве. Москва вернула себе Козельск только после кончины великого князя литовского Витовта в 1430 г., вторично утеряла его в 1448 г., вернув окончательно только в 90-х гг. XV в.
Таким образом, Козельский удел уже в начале XV в. должен был считаться московской великокняжеской вотчиной. С этой точки зрения становится понятным и статус Ельца как московской "вотчины", декларируемый докончанием 1483 г.: елецкие князья были "отраслью" козельских.
С другой стороны, козельские и елецкие князья находились в ближайшем родстве с Олегом Ивановичем Рязанским. Отец погибшего в 1414 г. во время татарского набега на Елец последнего удельного елецкого князя Федора Ивановича, Иван Титович Козельский, был зятем Олега Ивановича Рязанского. Следовательно, Федор Иванович приходился родным внуком рязанскому великому князю и двоюродным племянником княжившему в Рязани с 1402 г. Федору Ольговичу. Именно вследствие этого родства, как полагают, Рязань, в которую бежали ельчане, уцелевшие после татарского разгрома, унаследовала Елец. На самом деле, если елецкий князь погиб, не оставив прямых наследников, то выморочный удел должен был в любом случае отойти великому князю, в нашем случае рязанскому.
Двойственность статуса Ельца нашла прямое отражение в докончании 1483 г. "Елечь" и "вся Елецкая места" – "отчина" Ивана III, очевидно, действительно наследственное владение, обретенное вместе с Козельским уделом еще дедом московского великого князя, Василием Дмитриевичем, и одновременно выморочное владение ближайшей родни великих князей рязанских, отошедшее Рязани в силу указанного родства.
С этой точки зрения уступка в 1483 г., разумеется, формальная, рязанским "сестричем" "своего" Ельца московскому дяде и ответное отмежевание Иваном III племяннику "Романцева с уездом" выглядят как своего рода размен. Смысл его, как кажется, заключен в организации совместной обороны южных рубежей Руси. И здесь уместно вернуться к упоминанию в московско-рязанском договоре р. Мечи, протекающей между московским Ельцом и рязанским Романцевом как объекта совместного московско-рязанского "ведения", заключающему раздел, посвященный судьбе правобережья Верхнего Дона.
Фразу докончания 1483 г. "А Меча нам ведати вопче" зачастую толкуемую как декларацию о совместном московском и рязанском владении Мечей. Но на самом деле, о чем уже шла речь, имеет в виду совместную ответственность, слежение Москвой и Рязанью за ситуацией на водном рубеже по Мече и, в случае военной угрозы, защиту общими силами этого рубежа. Как должно было выглядеть такое "ведение вопче", можно представить, исходя из известий летописей и разрядных книг конца XV – начала XVI в. Тогда рязанские полки совместно с московскими и других уделов участвовали в операциях против Литвы и Орды, проводившихся "по слову" Ивана III.
В начале 1493 г., "генваря в 29 день" из Москвы походом на занятые "литвой" Мещовск и Серпейск выступили воинские формирования великого князя во главе с воеводой князем М. И. Булгаковым, поставленным во главе Большого полка, а также полки рязанских и верховских князей. В принятом на Руси иерархическом порядке командования вооруженными силами первый воевода Большого полка являлся главнокомандующим, однако на этот раз согласно формуле, занесенной в Разрядную книгу, во главе армии стоял не московский воевода, а младший рязанский племянник Ивана III: "князь великий (Иван III. – А. Л.)… в Литовскую землю послал… сестрича своего князя Федора Васильевича резанского, а с ним великого князя Ивана Васильевича резанскова же воеводы… со многими людьми".
В объединенной армии рязанские полки сохраняли самостоятельность и должны были "быть подле Болшого полку, где пригоже". Третья составляющая армии, отправленной "на Литву", Верховские князья со своими полками, также не включались в общий разряд и могли "быть… где похотят", но, что важно отметить, не с Большим полком, а со следующими за ним по иерархии полками, Правой или Левой руки. "Честь" рязанских князей, ближайших родственников московского князя, была как видим "не в версту" положению служилых князей Верховских княжеств.
Дружины, вооруженные дворы удельных князей составляли во второй половине XV – начале XVI вв. особые полки в великокняжеской "рати", отдельные подразделения, сохранявшие подчинение собственным суверенам и не входившие в структуру московской армии. Закрепленное договором 1483 г. совместное московско – рязанское "ведение" Мечи декларировало паритетное, а не подчиненное Москве участие Рязани в деле защиты южных границ Руси. Самостоятельно высылавшиеся в конце XV в. великим князем рязанским Иваном Васильевичем "сторожи на поли" из рязанских детей боярских, "которые стерегут християнство от бесерменства", упоминаются в дипломатической переписке Москвы и Вильно.
В то же время совершенно очевидно, что в жизни основная тяжесть "ведения" и политическая ответственность за ситуацию в регионе приходились на Москву. В апреле 1508 г. хан Ногайской орды, планировавший набег на литовские земли, попасть куда из мест постоянных кочевий ногаи могли только переправившись через Волгу и Дон, заручился для свободного прохода русскими "украинами" разрешением союзника, великого князя московского Василия III. В грамоте, отправленной из Москвы "в Ногаи", хана обязали "как придет к Дону, послати к великому князю (Василию III. – А. Л.)… с тем, что пришли к Дону, чтобы великому князю ведомо было… Да как выйдут к Дону… заказали своим людем накрепко, чтобы… великого князя людем украинным никакова лиха не чинить". Как видим, в известность о своем передвижении на Верхнем Дону ногаи должны были ставить не обе стороны договора 1483 г., а только Москву, и на южном пограничье Руси, у Дона в это время уже имелись какие-то "люди" великого князя московского.