Другая особенность "купли" заключалась в том, что великий князь московский Иван III приобретал территорию, бо́льшая часть которой пустовала, за исключением севера, примыкавшего к Оке. Именно здесь располагались отошедшие Москве бывшие рязанские Тешилов и Растовец и локализуемый на притоке Оки – Осетре, Венев. Южнее Осетра граница "купли" описана в докончании без маркировки ее какими-то зримыми и обитаемыми "местами" и даже просто географическими объектами. Если, например, буквально следовать тексту и проводить новую московско-рязанскую границу "прямо" от верховьев Кудосны к верховьям Табол, то она должна была бы непременно пересечь верхнее течение р. Прони. Тем не менее, в тексте договора река не упоминается, что вынудило в свое время Д. И. Иловайского нанести на карту Рязанского княжества границу "купли" не "прямо", как сказано в докончании, а в форме изящной дуги, огибающей верховья Прони с запада.
Таким же безлюдным было и другое московское приобретение договора 1483 г., "Елеч" и "вся Елецкая места". Они запустели еще в первой четверти XV столетия, и считать упоминания Ельца в договоре 1483 г. и в духовных грамотах великого князя Ивана III и его внука, царя Ивана Грозного аргументом в пользу заселенности территории нет никаких оснований. Побудительные мотивы интереса Москвы к дальней южной "украине" лежали, скорее всего, в иной сфере, оборонительной, о чем речь пойдет ниже.
Возвращаясь к записи договорной грамоты 1483 г. о "купле", отметим также такую ее формулярную особенность, как взаимное заверение сторон "не въступатися" за вновь образованный рубеж и "ни подъискивати под нами, под великими князми, ни под нашими детми ни твоим детем никоторою хитростию". На самом деле, если в докончаниях встречаются взаимные обязательства князей "не искати" владений друг друга (правда, без упоминания "хитрости"), то в купчих, коль скоро речь идет о "купле", подобные клятвы неизвестны, да и смысл их неясен. Норма, направленная на укрепление прав покупателя на отчуждаемое владение, обычно закреплялась формулами "ввеки", "впрок", "ввек без выкупа" и пр. Наличие письменного акта купли-продажи автоматически разрешает все споры о праве собственности на "куплю" не только для покупателя и продавца, но и для их наследников, естественно, в пользу первых.
Существует, однако, тип поземельных документов, содержащий в формуляре абсолютно такое же клятвенное обещание не нарушать сделку "никоторою хитростию". Это не купчие грамоты, закрепляющие "ввеки" акты купли-продажи, а документы на временное пожалование феодалом, как правило, духовным, владения слуге-грамотчику в пожизненное, иногда с детьми "до живота их", держание с последующим возвратом прекария и обязательством не отчуждать, не осваивать и не продавать владение.
Так что с определенной долей уверенности можно говорить о том, что клятва "купли" 1483 г., скорее всего, свидетельствует в пользу отсутствия собственно акта купли-продажи части рязанского удела Москве.
Наконец, относительно формулы договорной грамоты в части, касающейся "купли", есть еще одна загадка. "Купля", как помним, в документе приписана великому князю Василию Васильевичу и, следовательно, не могла состояться позднее 27 марта 1462 г., даты кончины отца Ивана III. Скорее всего, сделка заключалась в Москве, где с весны 1456 г., после кончины вдового великого князя рязанского Ивана Федоровича "на соблюденьи" жил малолетний наследник рязанского "стола", Василий Иванович с сестрой. Однако в духовной Василия Васильевича, опекуна рязанского князя, скрупулезно перечисляющей все его прижизненные приобретения, включая такие несопоставимые по масштабам с рязанской "куплей" объекты, как "дворы" и "сады" в Москве, нет ни слова о покупке половины удела собственного воспитанника.
B. П. Загоровский объяснял отсутствие в документе сведений о рязанской "купле" чисто канцелярскими причинами, тем, что сделка была совершена перед самой кончиной великого князя московского, уже после составления духовной, почему ее и не успели внести в завещание. Такое предположение представляется маловероятным, если вспомнить практику постоянного переписывания, в случае изменения домениальных владений, великокняжеских духовных, а также о существовании в делопроизводственном обороте великокняжеской канцелярии так называемых "приписных грамот", прилагавшихся к основному тексту завещания в случае необходимости его расширения.
Завещание московского князя было составлено в промежутке между началом мая 1461 и концом марта 1462 гг. В документе "четко прослеживаются итоги борьбы за единовластие в Северо-Восточной Руси 20-50-х гг. XV в. Великий князь отныне становится господином не только земель, "по старине" принадлежавших его семье". И, тем не менее, констатируем, что о важнейшем и масштабном приобретении Москвы за Окой вспомнил много лет спустя сын покупателя, взявший к тому же с наследника продавца странное обязательство "не подъискивати… никоторою хитростью" результаты, казалось бы, оформленной сделки.
Разумеется, датировка собственно "купли" и духовной грамоты вряд ли могли совпасть. Речь идет лишь о юридической фиксации акта продажи Рязанью части удела Москве. Только в октябре 1483 г., например, Иван III закрепил жалованной разводной грамотой волоцкому князю Борису Васильевичу размежевание собственных новгородских владений с ржевскими младшего брата, причем со ссылкой на волю скончавшегося двадцатью годами ранее великого князя Василия Васильевича: "А говоришь, что… пришли к тебе (земли. – А. Л.) от нашего отца".