У публицистов, к изучению которых мы обращаемся теперь, "социальных экономистов", как называет их Бланки, желая показать этим, что, хотя они и не социалисты, но все же расположены к социалистическим требованиям, протест против конкуренции вызывается прежде всего моральным чувством, глубоким состраданием к бедствиям рабочего класса. Прибавьте к этому также влияние взглядов Мальтуса и Рикардо. Один своей теорией ренты, другой своей теорией населения раскрывают слабые стороны оптимистической гипотезы Смита. Если земельный собственник действительно занимает такое привилегированное положение, как указывает Рикардо, то не справедливо ли, чтобы государство вмешалось и восстановило нарушенное равновесие? Если отношение между богатством и населением таково, как говорит Мальтус, то можно ли всецело возложить на "природу" заботу о распределении населения, и не должна ли сюда вмешаться человеческая предусмотрительность? Вот две страшно зияющие "пробоины" в чистой экономической науке, которые должны были все более расширяться и чрез которые должны были проникнуть грозные требования, выставленные уже Сисмонди, Вилльнев-Баржемоном, Бюре и Бланки.
I
Сисмонди, во всех отношениях наиболее значительный и оригинальный из экономистов-диссидентов, признает, что он имеет в виду главным образом Англию и что здесь именно он нашел и точку отправления, и подтверждение своих взглядов. Причина этого в том, что зрелище, представляемое в то время промышленностью, охваченной необузданной конкуренцией и систематическим перепроизводством, было более ужасающим в Англии, чем на континенте.
Чтобы отыскать средство против указываемых им зол, Сисмонди не колеблясь занимает позицию, прямо противоположную позиции Смита. Автор Исследования о богатстве народов полагал: если общественное богатство будет возрастать – а это обязательно случится, раз правительство захочет предоставить течение событий самому себе, – то члены общества окажутся индивидуально благоденствующими. Сисмонди заявляет, что "накопление богатств в государстве нельзя рассматривать in abstracto, как цель правительства", что носители власти призваны "помогать Провидению увеличивать количество счастия на земле", обеспечивая всем гражданам участие "в наслаждениях физического существования, доставляемых богатством". Нация не становится обязательно счастливее, когда у нее возрастают производство, вывоз или денежный капитал. "Общее благосостояние обеспечивается пропорциональностью, правильным соотношением между этими сторонами экономического прогресса".
Не следует думать, будто Сисмонди становится на чисто теоретическую точку зрения. Исторические работы приучили его придавать фактам чрезвычайно важное значение; поэтому он начинает с наблюдения над промышленным и экономическим миром, находящимся у него перед глазами. Он констатирует, что факты "не оправдали общего ожидания". Ожидали возрастания не только общего благосостояния, но и индивидуального счастья. Что же мы видим? "В настоящее время труд и вознаграждение за труд не совпадают. Не один и тот же человек работает и затем отдыхает; но так как один работает, другой должен отдыхать". Можно изумляться, что к этой формуле потом не прибегали чаще. Она говорит все: она лучше схватывает общественное бедствие, чем сен-симоновское разделение на праздных и трудящихся.
У Сисмонди есть своя собственная излюбленная теория, развитию которой посвящена его книга, но которая нас интересует лишь постольку, поскольку она затрагивает наш предмет: это теория прибыли в связи с населением.
Чтобы общественное богатство способствовало счастию всех, необходимо, чтобы "его возрастание сообразовалось с ростом населения, и чтобы его распределение происходило в известной пропорции, которой нельзя было бы нарушить без крайней опасности". Необходимо, прибавляет Сисмонди, "чтобы прибыль возрастала вместе с капиталом, чтобы население не превышало прибыли, которая должна поддерживать его жизнь, чтобы потребление возрастало вместе с народонаселением, и чтобы результаты производства были пропорциональны, с одной стороны, производящему капиталу, с другой – потребляющему населению". Ни одно из этих "отношений" не может быть нарушено "независимо от прочих", "без вреда" для общества. С экономической точки зрения с этим можно было бы спорить. Так и делали другие, но наша задача иная: мы должны лишь показать, каким способом Сисмонди пытается поддержать постоянный, с его точки зрения, необходимый между этими разнообразными отношениями порядок. Действительно, таким именно путем он пришел к чрезвычайному расширению задач государства.
Государство должно постоянно бодрствовать над этими деликатными и хрупкими отношениями между прибылью и населением, между потреблением и количеством продуктов производства, чтобы дать возможность быть счастливыми наибольшему числу людей и чтобы "восстановить связь между трудом и пользованием его результатами", так как чрезмерный рост промышленности "все более и более порывал эту связь". Это тем более трудная задача, что все современные публицисты, отождествляя счастие с одной свободой, не переставали дискредитировать правительство, смотря на последнее "как на исконного врага свободы". Они утверждают, что страна тем счастливее, чем менее ей управляют; что правительство, подобно налогу, лишь "необходимое зло", и что усилия либералов "должны быть направлены к его возможному ослаблению". Необходимо, поэтому прежде всего противодействовать этой тенденции, необходимо "призывать" правительственное вмешательство столь же решительно, сколь решительно Адам Смит его устраняет, и возвратить ему "силу", несправедливо "отнятую" у него.
Но раз сила правительства будет восстановлена и его кредит возобновлен, на что оно должно будет употребить его? Оно должно будет прежде всего перестать "содействовать индустриализму", уничтожить безграничную конкуренцию, способствовать "организации труда", которая, не вводя вновь цехового строя – Сисмонди говорит, однако, о последнем с признательностью, но не желает его "восстановления", так как "мир никогда не надевает сброшенных оков", – обеспечила бы трудящимся главные выгоды "старой системы".