Наконец нравственные отношения между людьми так же ложны, как и отношения политические и экономические. Господствует эгоизм, сопряженный с безусловной верой каждого в себя. Погасла не только "вера" – "исчезли все общечеловеческие чувства". Совершилось ли это в интересах разума, спросят впоследствии сен-симонисты? Нет, ибо "сфера науки никогда не была шире сферы симпатий". Это совершилось исключительно в интересах эгоизма.
Эгоизм, конституционализм, конкуренция – вот, в конце концов, тройной результат индивидуализма и свободы. Поэтому против свободы, против индивидуализма направляют сен-симонисты свои наиболее тяжелые удары. Они не только борются против индивидуума, они его отрицают. В противоположность тем, которые спрашивают: где находится человек вообще? – сен-симонисты задают вопрос: где находится индивидуум? Они осуждают свободу в теории и пренебрегают ей на практике. На практике они провозглашают исчезновение, полное уничтожение индивидуальности. Семья у сен-симонистов основана именно на этом принципе. В теории, защищаясь от упреков проповеди чистейшего деспотизма, они заклинают людей "благословлять" иго, "налагаемое добровольно и удовлетворяющее всем чувствам, заложенным в человеческом сердце".
Теория естественного права, впрочем, совершенно последовательно подчиняется той же участи. Эта теория, по их мнению, служит источником всякой борьбы. "Мы не признаем, – говорят они в первых же строках первой лекции, – за цивилизованным человечеством никакого естественного права, которое заставляло бы и обрекало его на растерзывание своих внутренностей".
Если индивидуум дошел до самообожания, то это происходит от недостатка религии, которая бы связывала его как со своими ближними, от которых он зависит, так и с Богом. Предоставленное "вольтерьянским сарказмам" и "гордому презрению" современного материализма, религиозное чувство погибло, а вместе с ним и всякая истинная нравственность. Необходимо поэтому возродить религиозное чувство, показать, что у человечества есть еще впереди "религиозное будущее" и в особенности, что религия будущего не должна быть лишь внутренним убеждением, без всякого влияния на общественную деятельность и политическую жизнь, а напротив того, что она должна возникнуть как "порыв коллективной мысли человечества… занять свое место в политическом строе и всецело господствовать над ним".
С 1829 года религиозное обновление становится признанною целью сен-симонистов – проблемой, "которая охватывает все другие и решение которой дает новый вид всей человеческой жизни". Реформа собственности, семьи, воспитания и законодательства подчинена этой основной цели. Сен-симонисты не кончили религией, как их учитель; они с нее начали.
Характерные черты, которые сен-симонисты, пользуясь формулой, принадлежащей Сен-Симону, приписывают своему времени, по их словам, те же, что у всех критических эпох, за которыми следуют эпохи органические.
Однако, заимствуя эту формулу, сен-симонисты точнее определяют ее смысл. Они показывают, что критические эпохи характеризуются совокупностью фактов, которым соответствуют выражения: беспорядок, атеизм, индивидуализм, эгоизм; напротив того, органические эпохи – совокупностью фактов, определяемых словами: порядок, религия, самопожертвование, ассоциация. Мир близок к одному из этих органических периодов, "подготовляются великие перемены". Каковы же эти перемены?
В то время, как одни мечтают о простом возврате к прошлому, а другие защищают так называемые новые идеи, школа Сен-Симона выступает с проповедью доктрины, провозглашающей "ненависть ко всякой борьбе, во имя чего бы она ни велась". Ассоциация, которая должна положить конец борьбе, не нашла еще своей настоящей формы. Она была частичной. Частичные ассоциации боролись между собой; антагонизм не мог поэтому прекратиться. Он исчезнет, когда ассоциация станет всеобщей.
Всеобщая ассоциация – цель, к которой следует идти, состояние, которое можно назвать окончательным; не потому, чтобы, достигнув его, человечество перестало отныне прогрессировать, а потому, что оно осуществит, наконец, "политическую комбинацию, наиболее благоприятную для самого прогресса".
Ассоциация сделается всеобщей вследствие преобразования учреждений, которые, подобно семье, собственности, воспитанию, законодательству, до сих пор еще проникнуты антагонизмом.
В отношениях между полами женщина "остается пораженной проклятием, некогда наложенным на нее воином, и оказывается как бы обязанной подчиняться вечной опеке". В социальных отношениях вообще – "отношение хозяина к рабочему является позднейшей формой рабства". Наследственная передача собственности создает для немногих "привилегию жить, ничего не делая, т. е. на счет других". Воспитание, которое делится на общее, или моральное, и специальное, или профессиональное, находится в полном пренебрежении в своей первой части, так как неизвестно (глубокое замечание, вполне оправдываемое современным опытом), каково его социальное назначение. Специальное или профессиональное, образование загромождено множеством старого хлама, не считая того, что оно не охватывает всех профессий, на которые должно бы распространяться, и что между различными ступенями образования нет ни последовательности, ни связи. Наконец, законодательство, которое почти исключительно сводится к уголовному праву, в сущности, покоится на "грубой силе" и вследствие существования суда присяжных на невежестве и бездарности. Таким образом, все это необходимо реформировать.
Школа Сен-Симона с совершенной точностью и относительной умеренностью указывает в этот период 1829–1830 гг., в чем именно должна состоять совокупность реформ.