Прежде всего, перед нами "мировое государство", т. е. такое политическое объединение, которое уверенно распространяет свою власть на целый крупный географический регион, отличающийся преобладающими только в нем природно-климатическими и – если говорить о населении страны или стран – хозяйственно-культурными особенностями. Диапазон этих особенностей может быть сам по себе велик, но он, однако, всегда оказывается меньше того, который вырисовывается при сравнении разных регионов. Для жителей империи ее территория в сущности составляет весь их реально данный, пригодный к обитанию "настоящими людьми" мир. Земли за его пределами, насколько о них известно вообще, воспринимаются как враждебные, чуждые, незначительные, населенные "варварами", "не-людьми", или во всяком случае людьми неполноценными, безусловно уступающими в самом своем естестве людям империи. Такого рода идеология и психология были характерны для обитателей всех мировых государств – от самых древних до морских колониальных держав Нового времени и тоталитарных деспотий XX века. Следует подчеркнуть еще раз, что границы "имперского региона" складываются объективно, довольно жестко определяются историческими и природными условиями, в которых возникает та или иная держава. Римские легионы, как известно, не смогли закрепиться в землях, в которых не произрастала виноградная лоза, хотя судьбы Римской империи с историей виноградарства и виноделия напрямую не связаны. О фатальном конечном провале всех попыток военного проникновения в климатически и культурно чуждые земли свидетельствует опыт не одних только инков и римлян, но и монголов, арабов и даже Наполеона и Гитлера.
В то же время, уже в силу крупномасштабного, регионального, а не локального характера империи, государство подобного типа в хозяйственном, а тем более в этническом отношении не может не являться разнородным, лишенным органического единства – это конгломерат народов и культур. Лишь в Новое время, как будет сказано немного ниже, открылась возможность формирования иного типа крупных государств, отличающихся внутренней целостностью. Тауантинсуйю тоже было конгломератом, в котором под единым началом оказались собраны столь непохожие друг на друга народы, как население царства Чимор с его тысячелетней государственностью, нищие рыбаки уру с озера Титикака, аймара – скотоводы пуны, земледельцы горных лесов чачапоя, мореплаватели чинча и т. д.
Страны и народы, находящиеся в пределах одной империи, удерживаются вместе не столько потому, что это обусловлено совпадением их экономических интересов, сколько благодаря применению или угрозе применения вооруженной силы. Возникновение и расширение хозяйственных и культурных связей между отдельными частями будущей империи может оказаться важным фактором, содействующим ее дальнейшему образованию, однако после утверждения имперских структур контакты между ранее независимыми племенами или государствами, а ныне провинциями меняют свой характер, принимая вполне определенную, свойственную именно империи форму. Форма эта – пирамидальная, иерархическая: столица всегда навязывает себя провинциям в качестве обязательного посредника. Это позволяет центру жестко контролировать политическую и хозяйственную жизнь, отчуждать в свою пользу значительные богатства и успешно бороться с сепаратизмом, осуществляя отчеканенный в Риме принцип "разделяй и властвуй". Местные власти ставятся в такое положение, при котором их благополучие и карьера оказываются прежде всего в зависимости от отношения к ним центра, а не от настроений (и благосостояния) подчиненного населения.
У инков самым зримым воплощением столичного контроля над провинциями стали возведенные по определенному плану – в традициях Куско и нередко на пустом месте – провинциальные центры типа Уануко Пампа, Вилькас, Хатун Хауха, Хатун Колья, Хатун Каньяр (нынешние руины Ингапирка в южном Эквадоре) и другие. Даже в их названиях (что-то вроде "Главколья", "Главканьяр") очевидно стремление к подчеркиванию властных отношений и стандартизации по типу "Владикавказ", "Владивосток". В одном ряду с провинциальными инкскими центрами стоят временные императорские резиденции, такие как Томебамба, Кито, Инка Уаси.
Политико-административное господство Куско нашло себе идеологическое соответствие в ритуале капак хуча – Великого жертвоприношения, который развертывался в общеимперских масштабах и подчеркивал ритуальную зависимость окраин от столицы. Все нити управления и идеологического воздействия в Тауантинсуйю сходились к Куско или к другим немногочисленным и не столь значительным центрам общеимперского ранга, таким как Пачакамак и Томебамба.
Империя – а точнее, естественно, конкретные люди, стоящие на высших ступенях государственной иерархии и извлекающие из своего положения ощутимую для себя пользу, – видит в самой себе смысл и цель своего существования. Имперские государственные структуры превращаются в самостоятельный организм, отделившийся от общества и паразитирующий за его счет. Состояние общественных дел, уровень жизни подданных заботят имперских руководителей лишь постольку, поскольку от этого зависит укрепление их собственного могущества и престижа. Если интересы экономического развития объединенного в границах империи региона противоречат интересам укрепления централизованной государственной власти или безразличны им, они легко приносятся в жертву. Более или менее строгий и последовательный запрет прямых горизонтальных связей между провинциями, как и организация дорогостоящих, экономически неоправданных, но зато престижных проектов, приводят к бессмысленной растрате изобильных вначале человеческих и природных ресурсов. К этому надо добавить военный фактор – как расходы на содержание большой постоянной армии, так и страшный ущерб, наносимый провинциям в ходе подавления или предупреждения движений за независимость. Одним из характерных для империй методов подавления являлась практика массовых депортаций нелояльного населения провинций и окраин. У инков подобная практика получила особенно широкое развитие, в такие переселения были вовлечены сотни тысяч, если не миллионы людей (и это при 8-12-миллионном совокупном населении империи). В результате некоторые крупные народы, в частности, каньяри Эквадора, не говоря о мелких, оказались почти совершенно рассеяны.
Затратная экономика, расточительное расходование ресурсов, целиком сконцентрированных в руках имперского руководства и потому кажущихся ему необъятными, лишают всех граждан, не относящихся к высшим слоям иерархии, перспективы существенно улучшить свое материальное положение, а в конце концов приводят и к прямому обнищанию народных масс. Такое положение не является, однако, лишь побочным результатом непродуманной хозяйственной политики. Стремясь к абсолютной власти, имперское руководство более или менее сознательно делает все от него зависящее, чтобы исключить возможность появления у людей, не входящих в управленческую структуру, таких имущественных излишков, которые превышают разрешенный уровень. Человек, владеющий "избыточными" ценностями или же вообще обладающий какими-то качествами и способностями, которых нет у других, всегда подозрителен, ибо он превращается в самостоятельную силу, в независимый от государства автономный "центр власти". Как бы ни была эта власть мала по сравнению с мощью державы, она представляет собой потенциального конкурента, врага, и потому требует подавления в зародыше. Невольно вспоминаются легенды о средневековых зодчих, которым по завершении строительства храма выкалывали глаза на тот случай, если мастера уйдут от пригласившего их князя и попытаются создать что-нибудь не менее прекрасное в другом городе. Что же касается владения имуществом, то древнеперуанским крестьянам-общинникам было запрещено носить украшения из золота и серебра по той же самой причине, по какой граждане коммунистических стран лишались права собственности на лишнюю яблоню или корову, не говоря о долларах. В обоих случаях дело было не в особенностях, имманентно присущих тому или иному социально-экономическому "строю", не в теоретических "социалистических" принципах, как полагали Луи Бодэн и некоторые другие исследователи в начале нашего века, а в закономерной и, с точки зрения человеческой психологии, вполне понятной политике имперского руководства, оберегающего собственные интересы.