Полвека усердно трудились именитые иконописцы от кинематографа, беллетристики, публицистики, создавая образ однозначно положительной личности, лишённой каких-либо недостатков, замалчивая слабости и приукрашивая достоинства. Вот уж в чём-в чём, а в домыслах жизнь Котовского как раз не нуждалась. С детства она полна таких захватывающих историй, что любой из них хватило бы на увлекательную книгу. Если, конечно, описывать так, как было на самом деле.
Приключения, казалось, были запрограммированы самой судьбой и подстерегали его едва ли не с самого рождения. Семилетним мальчиком Котовский совершил своё первое воздушное путешествие - упал с крыши одного из зданий винокуренного завода высотой 5–6 саженей. Проболел целый год, и следствием этого падения явилось страшное заикание, которое, правда, со временем уменьшалось. Отец предполагал дать сыну солидное образование, но заикание изменило все планы, и Гриша был отдан в народное двухклассное училище.
Он был нервным, вспыльчивым мальчиком. По словам Р. Гуля, может быть, именно тяжёлое детство определило его дальнейшую сумбурную, разбойничью жизнь. В детстве у Гриши были две страсти - спорт и книги. Спорт сделал из него силача, а чтение авантюрных романов и захватывающих драм пустило жизнь по фантастическому пути. Из реального училища Котовский был исключён за вызывающее поведение. Отец отдал его в Кокорозенскую сельскохозяйственную школу. Но и сельское хозяйство не увлекло Котовского, а когда ему исполнилось 16 лет, внезапно умер отец, и, не кончив школы, Котовский стал практикантом в богатом бессарабском имении князя Кантакузино. Здесь-то и ждала его первая глава авантюрного романа, ставшего жизнью Котовского до революции.
Вот как описывает эту драматическую историю М. Барсуков в книге "Коммунист-бунтарь", вышедшей в 1926 году в издательстве "Земля и фабрика" с предисловием Феликса Кона: "…у Котовского происходит личное столкновение с помещиком, у которого он служит. Княгиня Кантакузино, которая теперь служит буфетчицей в "Русском трактире" в Америке, увлеклась молодым, самоуверенно державшимся практикантом. Князь, узнав о чувствах княгини, под горячую руку замахнулся на Котовского арапником. Но Котовский ловким движением обезоружил его и, схватив за пояс, выбросил из конторы, где это происходило. Князь полетел с жалобой в Кишинёв. С этого момента Котовский начинает мстить той среде, в которой он вырос. Имение князя пылает, подпаленное Котовским".
В позднейших книгах этот эпизод подаётся в иной интерпретации. Исчезают личные мотивы. Причиной конфликта молодого практиканта с помещиком становится резкий контраст между каторжным трудом наёмных крестьян и беспечной жизнью господ. Прямой по натуре и характеру, Котовский при первой же стычке с требовательным и властным самодуром высказал ему своё презрение. Распетушившийся помещик замахнулся арапником, но не успел опустить его, как Котовский ловким движением обезоружил помещика и выбросил из конторы. Взбешенный князь приказал дворне связать практиканта, избить и ночью выбросить в степи. В другой книжке, вышедшей в семидесятых годах, этот эпизод подаётся таким образом, будто бы Котовский вступился за крестьян, которым помещик приказал всыпать розог. Мол, молодой практикант выступил против несправедливого наказания и издевательств.
Канонизация образа продолжалась. Многие эпизоды переосмысливались, им давалось совершенно иное, отвечающее пропагандистским задачам того времени, толкование. Из некоторых произведений вытекало, что после первого столкновения с самодуром-помещиком Котовский сделался ярым врагом угнетателей и вступил на путь сознательной борьбы с царизмом. Постепенно забывалось, что он, по его собственному глубоко искреннему определению, был "стихийным коммунистом" до Октября и даже тяготел к анархистам. "Вся беда, всё несчастье Котовского состояло в том, что он, чуткий к людскому горю, по натуре неспособный мириться с глумлением над народными массами, не столкнулся с теми, кто мог бы направить его на путь революционной борьбы, - писал Феликс Кон в предисловии к книжке М. Барсукова "Коммунист-бунтарь". - Подобно герою Мицкевича, он страдал за миллионы людей, боролся, как умел, как понимал, но до революции лишь отражал в себе бунт народной стихии".
Упрощённое, схематичное изображение Котовского, начавшееся в тридцатые годы, пошло, конечно же, от "Краткого курса истории ВКП(б)", где были перечислены имена некоторых героев гражданской войны, уже к тому времени покойных, а потому и неопасных новому диктатору. Хотя нет, всё началось гораздо раньше. Методологической основой характеристики Котовского в "Кратком курсе" послужило, безусловно, короткое письмо Сталина "О тов. Котовском", опубликованное в украинском журнале "Коммунист" в 1926 году. Оно заслуживает того, чтобы быть процитированным полностью.
"Я знал т. Котовского как примерного партийца, опытного организатора и искусного командира, - писал, будто указывая историкам и беллетристам темы их будущих книг, генсек. - Я особенно хорошо помню его на польском фронте в 1920 году, когда т. Будённый прорывался к Житомиру в тылу польской армии, а Котовский вёл свою бригаду на отчаянно-смелые налёты на киевскую армию поляков. Он был грозой белополяков, ибо он умел "крошить" их, как никто, как говорили тогда красноармейцы. Храбрейший среди скромных наших командиров и скромнейший среди храбрых - таким помню я т. Котовского. Вечная ему память и слава".
Слово вождя - закон. Вот учёные и крутились вокруг этого целеуказания, не смея переступать за чётко обозначенные границы дозволенного. Примерный партиец, опытный военный организатор, искусный командир, польский фронт - вот вам темы, творите! А до Октября - ни-ни. Что? Стихийный протест народа имел многообразные проявления? А вдруг докопается кто-либо, что царские суды зачислили Котовского в "уголовные"? Расправлялся-то он не с министрами, а с помещиками. Вот если бы с министрами - тогда другое дело. Как Семковский. Протестант такого же типа, что и Котовский, не связанный с партией, а смотрите, пальнул из револьвера в министра двора Черевина. Покушение на министра - и был квалифицирован как политический преступник. А Котовский числился в уголовных. Не надо, не поймёт народ. Лучше так - польский фронт, примерный партиец и далее по тексту.
Если бы ему сказали в 1904 году, что его назовут примерным партийцем, он бы рассмеялся. Котовский не примыкал ни к одной партии. Он действовал сам по себе. Помогали ему двенадцать отчаянных храбрецов, с которыми он скрывался в лесах. Уже после первого лихого налёта полиция была поставлена на ноги. Помещики потеряли сон и увеличили охрану имений. Всюду были расставлены пикеты для поимки смельчаков. А они продолжали налёты. Однажды, окружив в лесу пеший этап крестьян, задержанных за беспорядки и препровождаемых под конвоем в кишинёвскую тюрьму, Котовский освобождает их и расписывается в книге старшего по команде: "Освободил арестованных атаман Адский".
Недаром зачитывался фантазиями романов и драм впечатлительный мальчик, стеснявшийся своего заикания и потому проводивший время в одиночестве над книгами. Его называют шиллеровским Карлом Моором, пушкинским Дубровским, бессарабским Зелим-ханом. Он появлялся то тут, то там, выныривал, где его меньше всего ждали. Популярность атамана Котовского росла и ширилась. Его видят даже в Одессе, куда он приезжает в собственном фаэтоне, с неизменными друзьями - кучером Пушкаревым и адъютантом Демьянишиным.
По всей Бессарабии Котовский становится темой дня номер один. Репортёры южных газет неистощимы в описании его похождений. Даже в детективных романах грабители редко отличались такой отвагой и остроумием, как Котовский. Не отстают от репортёров помещичьи жёны и дочери. Вот уж кто самые ревностные поставщицы легенд, окружавших ореолом романтичности "дворянина-разбойника", "красавца-бандита", "благородного мстителя". В городах он всегда появлялся в роли богатого, элегантно одетого барина, на собственном фаэтоне - этакий статный брюнет с крутым подбородком. Много спорили о его происхождении - простолюдина за версту видно, он и разговора светского поддержать не в состоянии. А Котовский прекрасно разбирался в тонких винах, музыке, рысаках, спорте, что говорило о хорошем воспитании. Он был остроумным человеком. Это отмечали даже его невольные "клиенты". Вот как описывался, например, "Маленьким Одесским листком" случай, когда Котовский решил оказать помощь крестьянам сгоревшей под Кишинёвом деревни.
В один прекрасный день, пишет газета, к подъезду дома крупного кишинёвского ростовщика подкатил на собственном фаэтоне элегантно одетый, в богатой шубе с бобровым воротником, барин. Приехавшего гостя встретила дочь ростовщика и сообщила, что папы нет дома. Барин попросил разрешения подождать отца. Барышня согласилась. В гостиной он буквально очаровал её светским разговором и прекрасными манерами. Барышня провела полчаса с весёлым молодым человеком, пока на пороге не появился папа. Молодой человек представился:
- Котовский.
Начались истерика, слёзы, мольбы не убивать. Как и положено джентльмену, Котовский успокаивает барышню, бежит в столовую за стаканом воды. И объясняет потерявшему сознание ростовщику: ничего особенного не случилось, просто вы, вероятно, слышали, под Кишинёвом сгорела деревня, надо помочь погорельцам, я думаю, вы не откажетесь мне немедленно выдать для передачи им тысячу рублей.
Тысяча рублей была вручена Котовскому. А уходя, он оставил в лежавшем в гостиной на столе альбоме барышни, полном провинциальных стишков, запись: "И дочь, и отец произвели очень милое впечатление. Котовский".