20 августа верующих призвали помянуть своего последнего царя как отца всех русских, продемонстрировавшего своей мученической кончиной "свет всепобеждающей христианской веры". Когда большой хор на галереях под куполом церкви запел божественную литургию, многие верующие держали в руках портреты Николая II, на которые они уже тайно молились в течение ряда лет. Одна женщина, когда её спросили, что для неё значит Николай II, просто расплакалась. Пенсионер Юрий Капосов назвал его "ангелом".
Тем не менее многие твердолобые российские монархисты и неофашисты упорно верят в миф о том, что убийство царя и его семьи было осуществлено как страшный еврейский ритуал.
Во время подготовки к церемонии российская патриархия старалась дистанцироваться от этой псевдоисторической версии. В списке приглашённых были раввин Шаевич и мэр Москвы Юрий Лужков, которого православная церковь чтит за сбор средств на строительство этого огромного собора, восстановленного на берегу Москвы-реки - на том самом месте, где Сталин взорвал первый Храм Христа Спасителя.
Однако церковь остаётся тесно связанной с антисемитизмом, который поддерживало правительство. Всё духовенство было завербовано КГБ и поддерживало сталинский режим во время погромов. В 1997 году Священный Синод распорядился о начале расследования сведений о том, что царь был убит в рамках еврейского ритуала, и экстремистские православные организации в России продолжают распространять антисемитские листовки на месте дома в Екатеринбурге, где летом 1918 года были расстреляны он и его семья.
Глава 3
Шёл под красным знаменем
Дважды похороненный. - Гроб на заводском дворе. - Что установила эксгумация. - Стреляли свои. - Миф о железнодорожной будке. - Куда потянулись нити. - Кому была выгодна его смерть.
С некоторых пор кладбищенский сторож стал замечать, что в его отсутствие кто-то шарит по закуткам покосившейся от ветхости избушки. Исчезала одна снедь, которой иногда делились родственники усопших, прося смотрителя смиренной обители подобрать для погребения отошедших в мир иной место посуше да поухаживать за дорогим холмиком. Время было смутное, шёл девятнадцатый год, в самом разгаре братоубийственная война, вырывающая из родных гнёзд сотни тысяч людей и разбрасывающая их по белу свету - кто знает, придётся ли когда прийти снова на могилку, помянуть добрым словом родителя, брата, сестру, мужа.
Сторож никому не отказывал, по-христиански близко к сердцу принимая боль убитых горем родственников. Бывало, иной раз тайком от властей хоронили и лиц, к которым большевики не очень благоволили. Полуглухой смотритель не препятствовал и этому, считая, что после смерти все равны. Не закапывать же убиенных в грязном овраге или в другом непотребном месте только за то, что они придерживались иных идеологических взглядов. Лояльное отношение сторожа к нарушителям распоряжения городских властей о недопущении захоронения на городском кладбище лиц, принадлежавшим к эксплуататорским сословиям, щедро вознаграждалось. Конечно, по весьма скромным возможностям того голодного времени.
Свою сторожку кладбищенский смотритель всегда оставлял открытой. И вот, пользуясь его доверчивостью, кто-то стал одалживать то кусок хлеба, то связку воблы, то круг колбасы. Как-то раз, обнаружив очередную пропажу, старик не на шутку рассердился и решил устроить засаду. Почему-то он был уверен, что это дело рук дезертира, скрывавшегося поблизости. Весь город знал старика, и вряд ли кто-либо из жителей посмел бы унести из его жилища последнюю краюху хлеба.
Каково же было удивление старика и его добровольных помощников, когда вместо ожидаемого бродяги-дезертира перед ними предстал дрожащий от страха низкорослый, отощавший от недоедания мальчишка лет двенадцати-четырнадцати. Он оказался беспризорником, пережившим смерть родителей, бродяжничавшим по городам и сёлам, добывающим скудное пропитание то попрошайничеством, то воровством. Одинокий полуглухой старик сжалился над прибившимся к сторожке найдёнышем, приютил его у себя. Мальчишка сначала со страхом наблюдал за занятием своего спасителя. Потом пообвык и вскоре стал помогать старику.
Чего только не насмотрелся мальчишка-приблуда на кладбище! Хоронили по-разному. Бывали случаи, когда терявшие сознание матери падали в обмороке с края могилы прямо в свежевырытую черную яму, некоторых невозможно было оторвать от крышки гроба. Много леденящих душу картин безутешного человеческого горя промелькнуло перед глазами подростка, немало скорбных процессий увидел он, открывая ворота кладбищенской ограды. Хоронили здесь разных людей - старых и молодых, красноармейцев и детей, больших начальников и скромных обывателей. И всё же одни похороны особо врезались ему в память.
Было это в сентябре 1919 года. Перед обедом на кладбище пришла группа красноармейцев с лопатами. Облюбовав место на песчаном грудке, принялись за работу. Крутившийся возле них парнишка слышал разговоры, которые вели между собой красноармейцы во время перекуров. Говорили о поезде, на котором везут убитого командира. Прибытие поезда ожидалось к вечеру. Бойцы, недовольные малопривлекательным занятием, вполголоса поругивали командиров: пассажирский поезд прибывает обычно утром, вечером приходит товарняк, не повезут же на нём убитого - больших военных начальников, даже мёртвых, возят обычно в их собственных вагонах. По всему видно, красноармейцы обслуживали какой-то высокий штаб, отсюда их хорошая осведомлённость в том, кому что положено даже после смерти.
И тем не менее гроб с телом командира доставил приползший к вечеру усталый товарняк. Похороны состоялись в тот же день. Помощнику кладбищенского сторожа бросилось в глаза, что гроб был цинковый, запаянный. Его опустили в яму, вырытую бойцами комендантского взвода, военные, сопровождавшие в пути тело своего командира. Траурный митинг продолжался недолго. Прощальные речи произносили только приезжие. От местных не выступил никто. Трижды слились в салютных залпах хлопки револьверных выстрелов - их тоже производили только прибывшие. Они же установили на холмике свежей земли деревянное надгробие с фамилией погребённого.
Фамилия ничего не говорила ни кладбищенскому сторожу, ни тем более его малолетнему приёмышу. Правда, она была необычной, но за время жизни у старика-смотрителя парнишка слышал и не такие. Привык к венгерским, немецким, словацким, китайским. Поэтому в мальчишескую память врезалась не столько редкая фамилия командира, сколько запаянный цинковый гроб. Ни до, ни после этого случая мальчонке не приходилось больше видеть подобных гробов. Хоронили обычно в деревянных.
Ну, как не дать волю досаде по поводу нерасторопности человека, волей случая оказавшегося свидетелем похорон одного из героев Гражданской войны, вокруг жизни и смерти которого сегодня кипят горячие споры. Прояви мальчишка элементарное человеческое любопытство, и одним белым пятном в истории было бы меньше. Казалось бы, всё должно возбуждать вопросы: и потрясший воображение, невиданный в здешних местах цинковый гроб, привезённый издалека, за тысячи километров от места, где погиб красный командир, и доставка тела в простом товарном вагоне - не по рангу погибшего, и торопливое, весьма скромное погребение силами сопровождающих. Но история не признаёт сослагательных наклонений. А реальная данность такова: фамилию похороненного в запаянном цинковом гробу красного командира повзрослевший приёмыш кладбищенского сторожа вспомнил только через полтора десятка лет, когда на экраны вышел одноимённый кинофильм и песню про его героя подхватила вся страна.
Бывший беспризорник в зрелые годы не отличался сентиментальностью, но на кладбище иногда заглядывал - подправлял могилку своего спасителя, который к тому времени уже пребывал в лучшем из миров, опрокидывал по старинному обычаю стопочку-другую за помин его души. Находясь в философско-элегическом состоянии, располагающем к размышлениям о вечном, медленно прохаживался вдоль могильных холмиков, насыпанных когда-то на его глазах и нередко при его участии. Подолгу сидел у могилы знаменитого красного командира, красивую песню о котором с упоением пели пионерские отряды, не подозревая, что тот, у кого "голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой земле", покоится вот здесь, под этим незаметным, почти сровнявшимся с поверхностью земли холмиком, на котором уже не осталось ни надгробия, ни фамилии.
Ты правильно догадался, проницательный читатель, речь идёт о Щорсе. Назову и фамилию беспризорника, прибившегося в голодном девятнадцатом году к кладбищенскому сторожу, - Ферапонтов.
Увы, это горькая, беспощадная правда - в течение тридцати лет могилу Николая Александровича Щорса, похороненного второпях на городском кладбище в Самаре, не навещал никто: ни жена, ни другие родственники, ни боевые товарищи. Поразительно, но факт: куйбышевская красногалстучная пионерия, вдохновенно оглашая воздух куплетами о шедшем под красным знаменем командире полка, искренне восхищаясь его подвигами и рисуя в воображении романтический образ пламенного, но абстрактного, бестелесного героя, слыхом не слыхала, что его останки покоятся в каких-то ста метрах от их праздничных колонн. Не подозревали об этом и сотни тысяч взрослых горожан. Так что не будем столь строги к знакомому нам гражданину Ферапонтову, когда он, помянув стопочкой-другой добрую душу приютившего его сторожа и будучи настроенным на философские раздумья о бренности и скоротечности всего земного, заглушал закипавшие внутри чувства при виде заброшенной могилы любимого всем советским народом героя очередной граненой стопочкой. Испытанный приём, распространённый на Руси среди многих думающих людей, отвлекал от тяжких дум, но ненадолго.