13 сентября 1930 г.
Хорошо было бы ускорить возвращение из отпуска Серго и Микояна, которые совместно с Рудзутаком и Куйбышевым (а также Ворошиловым) сумеют изолировать Рыкова и Пятакова в СТО и в Совещ. замов.
Не позднее 15 сентября 1930 г.
С отпуском следовало бы тебе подождать. Без тебя там (в ПБ) будет очень трудно. Я буду в Москве в половине октября. Если не можешь отложить свой отпуск до этого времени, дождись хоть возвращения Серго. Иначе может получиться трудное положение.
1 сентября 1933 г.
Выходку Серго насчёт Вышинского считаю хулиганством. Как ты мог ему уступить? Ясно, что Серго хотел своим протестом сорвать кампанию СНК и ЦК за комплектность. В чём дело? Подвёл Каганович? Видимо, он подвёл. И не только он.
(16–22 августа 1933 г. в Москве проходил судебный процесс над работниками ряда предприятий, обвинённых в некомплектной отгрузке комбайнов. В последний день суда выступил заместитель прокурора СССР Вышинский, который высказал критические замечания в адрес ряда центральных ведомств, в том числе и Наркомтяжпрома. Его руководитель Орджоникидзе возмутился критикой и в отсутствие Сталина вместе с наркомом земледелия Яковлевым, ведомство которого тоже упоминалось в выступлении Вышинского, добился принятия на заседании Политбюро 24 августа решения, осуждавшего заявление заместителя прокурора: "Указать т. Вышинскому, что он не должен был в своей речи давать такую формулировку […], которая даёт повод к неправильному обвинению в отношении НКТяжа и НКЗема". 1 сентября Политбюро опросом отменило это решение.)
12 сентября 1933 г.
Поведение Серго (и Яковлева) в истории о "комплектности продукции)" нельзя назвать иначе, как антипартийным, так оно имеет своей объективной целью защиту реакционных элементов партии против ЦК ВКП(б). В самом деле, вся страна воет от некомплектности продукции; партия начала кампанию за комплектность, открытую печатную и карательную кампанию; вынесен уже приговор врагам партии, нагло и злобно нарушающим решения партии и правительства, а Серго (и Яковлев), который несёт ответственность за эти нарушения, вместо того, чтобы каяться в своих грехах, предпринимает удар против прокурора! Для чего? Конечно, не для того, чтобы обуздать реакционных нарушителей решений партии, а для того, чтобы поддержать их морально, оправдать их в глазах общественного мнения партии и опорочить таким образом развёртывающуюся кампанию партии, то есть опорочить практическую линию ЦК.
Я написал Кагановичу, что против моего ожидания он оказался в этом деле в лагере реакционных элементов партии.
23 октября 1930 г.
Что касается дела Т[уха]чевского, то последний оказался чистым на все 100%. Это очень хорошо.
(Арестованные в 1930 году преподаватели Военной академии им. Фрунзе Какурин и Троицкий дали на допросах показания на Тухачевского: он, мол, считает положение в стране тяжёлым и выжидает благоприятной обстановки для захвата власти и установления военной диктатуры. Сталин совместно с Орджоникидзе и Ворошиловым проверили показания Какурина и Троицкого - они не подтвердились.)
Из письма Сталина Орджоникидзе от 24 октября 1930 года
Прочти-ка поскорее показания Какурина - Троицкого и подумай о мерах ликвидации этого неприятного дела. Материал этот, как видишь, сугубо секретный: о нём знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты. Не знаю, известно ли Климу об этом. Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено. Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру, лишь бы избавиться от ЦК, от колхозов и совхозов, от большевистских темпов развития индустрии. Как видишь, показания Орлова и Смирнова (об аресте ПБ) и показания Какурина и Троицкого (в планах и "концепциях" Т-го) имеют своим источником одну и ту же питательную среду - лагерь правых. Эти господа хотели, очевидно, поставить военных людей Кондратьевым - Громаном - Сухановым. Кондратьевско-сухановско-бухаринская партия, - таков баланс. Ну и дела…
Покончить с этим делом обычным порядком (немедленный арест и пр.) нельзя. Нужно хорошенько обдумать это дело. Лучше было бы отложить решение вопроса, поставленного в записке Менжинского до середины октября, когда мы все будем в сборе.
Поговори об этом с Молотовым, когда будешь в Москве.
Из дневника М.А. Сванидзе
(Сванидзе Мария Анисимовна (1889–1942). В 1921 г. вышла замуж вторым браком за А.С. Сванидзе - брата первой жены И.В. Сталина. До переезда в Москву пела в Тифлисской опере. Жила в Кремле. Осуждена в 1939 г. к восьми годам лишения свободы, в марте 1942 г. расстреляна.)
5/III. 37 г.
Затем крупное событие - был процесс троцкистов (процесс по делу "антисоветского троцкистского центра", где были обвинены Г. Пятаков, К. Радек, Г. Сокольников, Л. Серебряков и др. - Н.З.) - душа пылает гневом и ненавистью, их казнь не удовлетворяет меня. Хотелось бы их пытать, колесовать, сжигать за все мерзости, содеянные ими. Торговцы родиной, присосавшийся к партии сброд. И сколько их. Ах, они готовили жуткий конец н[ашему] строю, они хотели уничтожить все завоевания революции, они хотели умертвить наших мужей и сыновей. Они убили Кирова и они убили Серго. Серго умер 18/II, убитый низостью Пятакова и его приспешников. Тяжело и слёзно мы переживаем уход Серго. Колонный зал, венки, музыка, запах цветов, слёзы, почётные караулы, тысячи и тысячи людей, проходящих у гроба… всё это стоит в ушах и перед глазами, а Серго нет. Он был прекрасный большевик, он был человек, он был товарищ, он был чист и не подозревал, что люди могут прийти к нему с камнем за пазухой, он был добр и всякий: дурной и хороший - пользовался широко его натурой. Сколько негодяев много лет эксплуатировали его чистоту и доброту. В личной жизни он был скромен и щепетилен, как очень немногие из [наших] товарищей.
Я навещаю Зину. Она геройски перенесла смерть мужа. Очевидно, закалка тяжёлой революционной жизни прошла для неё недаром. Она сама руководила похоронами, была неотлучно у гроба. Читает тучи писем и телеграмм спокойно и рассудочно. Ездит на работу и обсуждает спокойно свою будущую жизнь. Она сказала вначале, что ещё незачем жить, раз нет Серго, и что она не хочет жить так, как М.Л. Кирова, но взяла себя в руки и будет жить так, как, очевидно, хотел бы Серго - в труде и заботе о детях (она ведает детск[им] комбинатом в Кунцеве).
Из агентурного сообщения в МВД СССР об отношениях Берии с Серго Орджоникидзе
15 июля 1953 г.
Совершенно секретно
[…] В партийных кругах Закавказья хорошо знают, что Берия был заядлым врагом Орджоникидзе Серго. Берия добился ареста брата Орджоникидзе, вынудил у него какие-то признания, которые скомпрометировали Серго перед И.В. Сталиным. Кто-то из московских писателей рассказал мне, что когда город Орджоникидзе был переименован, вдова Орджоникидзе обратилась к Сталину с вопросом о причинах этого переименования. Сталин сказал, что имя Орджоникидзе будет присвоено лучшему городу, но переименование не состоялось, зато все другие города, носившие имя Серго, были вновь переименованы.
Это всё объяснялось клеветой Берия на Серго и вынужденным признанием брата Серго, объяснившим их плохие отношения племенной рознью, нелюбовью мингрела Берия к имеретинцу Орджоникидзе.
ЦХДС. Ф. 5. Оп. 30. Д. 4. Л. 107–108.
Приложение № 17:
Из открытых источников
Из писем Назаретяна Орджоникидзе
(Амаяк Назаретян, в то время заведующий Бюро секретариата ЦК РКП(б).)
12.06.1922 г. "Доволен ли я работой? И да, и нет. С одной стороны, я прохожу здесь большую школу и в курсе всей мировой и российской жизни, прохожу школу дисциплины, вырабатывается точность в работе, с этой точки зрения я доволен, с другой стороны, эта работа чисто канцелярская, кропотливая, субъективно малоудовлетворительная, чёрная работа, поглощающая такую уйму времени, что нельзя чихнуть и дохнуть, особенно под твёрдой рукой Кобы. Ладим ли мы? Ладим. Не могу обижаться. У него можно многому поучиться. Узнав его близко, я проникся к нему необыкновенным уважением. У него характер, которому можно завидовать. Его строгость покрывается вниманием к сотрудникам. Цека приводим в порядок. Аппарат заработал хоть куда, хотя ещё сделать нужно многое…"
9.08.1922 г. "Коба меня здорово дрессирует. Прохожу большую, но скучнейшую школу. Пока из меня вырабатывает совершеннейшего канцеляриста и контролёра над исполнением решений Полит. Бюро, Орг. Бюро и Секретариата. Отношения как будто не дурные. Он очень хитёр. Твёрд, как орех, его сразу не раскусишь. Но у меня совершенно иной на него взгляд теперь, чем тот, который я имел в Тифлисе. При всей его, если можно так выразиться, разумной дикости нрава, он человек мягкий, имеет сердце и умеет ценить достоинства людей. Ильич имеет в нём безусловно вернейшего цербера, неустрашимо стоящего на страже ворот Цека РКП. Сейчас работа ЦК значительно видоизменилась. То, что мы застали здесь - неописуемо скверно… Но всё же мне начинает надоедать это "хождение под Сталиным"…
(Большевистское руководство. Переписка. 1912–1927. М., 1996)