Однако в этот общий контекст для всего консервативно-революционного движения на европейском континенте, русские евразийцы вносили существенную поправку, сформулированную впервые Петром Савицким. Он заявил в своей рецензии на основополагающую книгу Трубецкого, что выделенная тем дихотомия "Европа и Человечество" должна быть конкретизирована, так как второе понятие - "Человечество" - слишком расплывчато для того, чтобы служить оперативной категорией исторического противостояния цивилизаций и чтобы мобилизовать геополитические и национальные организмы для конкретного политического и метаполитического действия. Савицкий, опираясь на геополитику, предложил сделать следующий концептуальный шаг - отождествить "Человечество", противостоящее Европе, то, что Генон называл "Востоком" с Россией, но понятой не как национальное государство, а как континентально-культурная потенция, как идеальная инстанция, достаточно ясно осознающая свою историческую миссию, с одной стороны, и достаточно открытая и в тоже время концентрированная, чтобы выступать от имени всей "НеЕвропы" - с другой. Когда Достоевский, этот величайший русский консервативный революционер, говорил о "всечеловечности русских", он имел в виду ту же самую мысль. "Европа" предлагает, навязывает силой всем остальным свой архетип "Человечества", тождественный "современному европейцу и его системе ценностей и приоритетов". Это "прогрессивный западный космополитизм". Этому европейскому космополитизму, стремящемуся стать универсальным и единственным, противостоит "Русский Всечеловек", леонтьевская "цветущая сложность", евразийский ансамбль культур, религий и этносов, объединяющийся вокруг России с тем, чтобы противостоять агрессии Запада и утвердить право на Традицию и самобытность.
Петр Савицкий подробно развил эти тезисы, снабдив их как геополитическими исследованиями, так и анализом глобальных процессов конкретной политики. Ту же самую геополитическую русофилию мы встречаем и у большинства "консервативных революционеров" в Германии - у Мюллера ван ден Брука, переводчика на немецкий Достоевского и автора эпохальной книги "Третий Райх" (термин, узурпированный позднее нацистами), у Эрнста Никита, у геополитика Карла Хаусхофера (с его доктриной евразийской оси Берлин - Москва - Токио). Эта "евразийская составляющая" в движении немецких консервативных революционеров получило название Ostorientierung.
Правда, Рене Генон сделал иной вывод и просто перешел в ислам, переехал в Каир и полностью интегрировался в арабскую социально-религиозную среду, оставив Запад, который, с его точки зрения, был отныне безвозвратно потерян. Его ученик и друг Юлиус Эвола, кстати, переводчик Шпенглера на итальянский и друг Мережковского, пытался реанимировать индоевропейское "язычество" и участвовал в идеологическом обеспечении фашистского и национал-социалистического движений, которые в целом отвергали выводы геополитики и евразийский подход. Но это уже детали. Отправная точка у всех была одинаковой, и бесславный конец стран оси во второй мировой войне подтвердил теоретическую правоту именно евразийцев и их европейских единомышленников, а не расистов и сторонников возврата к "традиционной Европе" в одиночку, без помощи Востока.
В контексте таких базовых ориентации и действовал Алексеев, полностью разделявший радикальные евразийские взгляды, которые в контексте всех направлений консервативной революции были наиболее последовательными, законченными, непротиворечивыми и убедительными. Если Россия - Евразия должна осознать свою особую цивилизационную миссию и воплотить ее в жизнь, ей требуется готовая доктрина, охватывающая все общественные, идеологические, экономические и социальные уровни. Николай Алексеев поставил перед собой задачу создания теории евразийского государства (или гарантийного государства, в его терминологии). И в этом смысле его роль вполне тождественна с позицией гениального немецкого юриста Карла Шмитта, перед которым стояла аналогичная задача, но в ином национальном контексте.
Алексеев - это русский Шмитт, и продолжая эту аналогию, можно утверждать, что без евразийской философии права Николая Алексеева полноценного представления о евразийстве нельзя получить точно также, как нельзя говорить о немецкой Консервативной Революции, обходя молчанием одну из ее центральных фигур - фигуру Карла Шмитта.
3. "Обязательное государство" против "правового государства"
Философия евразийцев базировалась на противопоставлении органицистского, холистского подхода к обществу и истории и подхода механицистского, "атомарного", "индивидуалистического", "контрактного". Органицизм (холизм) видит исторические народы, государства и общества как органические сущности, как цельные естественные существа, рождающиеся совместно из духа и из почвы, из органического сочетания субъектных и объектных аспектов. Отсюда вытекает специфический подход ко всем остальным, более частным вопросам.
Атомарный подход, напротив, рассматривает все социально-исторические образования - этносы, государства, классы и т. д. - как следствие произвольного объединения в группы отдельных атомарных личностей, индивидуумов, которые фиксируют такое объединение в разнообразных формах "контракта", "договора". Иными словами, неделимым, константным в таком механицистском подходе является только индивидуум (это латинское слово и означает "неделимый", а его точным греческим аналогом будет слово "атом" - "неделимый"), все остальные образования в конечном итоге являются историческим произволом, не обладают никакой самостоятельной онтологией и поэтому могут столь же произвольно меняться, уступая место иным формам контрактных групп. Любопытно, что органицистский подход был наиболее распространен в среде германских ученых, тогда как "индивидуализм" получил свое приоритетное развитие в Англии и Франции. Русские консервативные философы (славянофилы) всегда тяготели к органицизму и в этом отношении преимущественно опирались на немецких авторов. В пространственном смысле прослеживается такая закономерность - органицизм (холизм) характерен для Востока, индивидуализм - для Запада, причем это справедливо как для европейской части Евразии, так и для всего континента (дальневосточная традиция и индуизм представляют собой наиболее радикальные формы холистской философии и религиозной доктрины).
Николай Алексеев спроецировал этот дуализм на теорию права и получил очень интересный результат. Исследование западной юридической мысли привело его к выводу, что само понятие права уже изначально связано с механицистской индивидуалистической доктриной. "Право" описывает сферу свободы индивидуума относительно иных реальностей - других индивидуумов, собственности, природных и культурных сред, социальных институтов и т. д. Иными словами, право исходит из предпосылки "автономности", "суверенности" индивидуума, его самодостаточности и законченности перед лицом иных пластов бытия. Отсюда Руссо вывел свою экстремальную теорию "естественных прав". Но уже задолго до Просвещения на феодальном Западе и даже отчасти в античном мире Алексеев видит тенденции к автономизации индивидуума и подтверждение этой автономизации в социальном кодексе. Изначально понятие "права" относится к избранных категориям - к императору, к патрициям, позже к сеньорам, представителям клира и т. д. Здесь еще далеко до Руссо, признававшего "естественное право" за всеми членами человеческого общества, но общая тенденция прослеживается довольно ясно. По мере движения в этом направлении мы приходим к современным либеральным теориям права, наиболее полно изложенным в трудах австрийского юриста Кельсена. Расширив понятие права на каждого члена общества, мы получаем концепцию правового государства, знаменитую сегодня концепцию "прав человека".
Николай Алексеев показывает, что этот путь юридической мысли и эволюции правовых институтов отражает лишь одну из возможных линий социального развития, основанную на атомарной индивидуалистической, рационалистической философии, которая естественна и логична для Запада, но совершенно чужда и неприемлема для Востока. Очень важно акцентировать этот момент теории Алексеева - само понятие "права" связано со строго фиксируемой геополитической, географической реальностью. Оно претендует на универсальность, но на самом деле отражает сугубо локальный процесс развития лишь одного из сегментов человечества. С иронией Алексеев указывает на тот факт, что под "Общей теорией права" западные юристы понимают "общую теорию западного права", оставляя вне сферы рассмотрения все альтернативные юридические модели, которые, однако, распространены и до сих пор среди народов, составляющих большую часть человечества, а кроме того, существовавшие и на самом Западе в иные исторически эпохи. Иными словами, в юридической сфере снова вскрывается типичный обман - Запад стремится навязать свои локальные установки всем остальным народам, отождествляя свой уникальный географический и исторический опыт с "общей теорией развития", с "магистральным путем социальной и моральной эволюции" и т. д. Интереснейший вывод Алексеева - когда мы употребляем слово "право", мы уже имплицитно входим в систему западного образа мышления, попадаем в философский контекст, чуждый органицистской логике.
Но что же противостоит концепции права в альтернативных социальных моделях? Концепция обязанности. На этом Алексеев останавливается подробно. Приводя в пример социальную историю Руси, он очень точно употребляет старый термин "тягловое государство", государство, строящееся на принципах доминации обязанностей.