Кто хотел бы объективно оценить, какое значение имел Ветхий завет в обосновании названных идей, тому можно рекомендовать только одно: познакомиться с соответствующей протестантской литературой не по второисточникам, но по подлинным сочинениям. Тогда только станет ясной действительно революционная роль Ветхого завета. Такие боевые в свое время сочинения, как, например, "Vindiciae contra turannos" Юния Брута являются просто попыткой применения библейских политических настроений и библейских преданий к европейским политическим условиям XVI века. Основным предположением является здесь мысль, что еврейское государство было наилучшим и что оно должно считаться образцом праведного христианского государства. И, следовательно, все, что наблюдаем мы в Библии, все это должно целиком подходить ко всякому христианскому государству. Таким образом, в христианском государстве государственная власть должна строиться на договоре, как это было в Библии. Для учреждения царской власти необходимо, чтобы стороной в договоре был также и монарх. Учреждение царства подобно солидарному обязательству, как оно было известно римскому праву. При этом нужно различать учреждение самого института царства через Божественную волю (как, например, разрешение Самуилу помазать на царство Саула) и самый выбор конкретного властителя, что есть акт, проистекающий только из воли народа. Но если царь должен выбираться народом, то ясно, что целый народ имеет более власти, чем царь. Народ может жить без царя, царь же не может жить без народа. Вся эта цепь умозаключений на каждой ступени своей иллюстрируется примерами из Ветхого завета и ими обосновывается. В конце концов выставляется последний, наиболее решительный вывод: утверждается право народа бороться против неправедного царя.
Что может быть более несовместимо с заповедью христианской лояльности, чем эта доктрина цареборчества, обоснованная протестантскими и некоторыми католическими богословами почти исключительно на авторитете Ветхого завета? Все предшествующее наше изложение может убедить, что при таком обосновании дело шло вовсе не о произвольном претолковании текстов, но о рецепции глубоких настроений, свойственных ветхозаветной части христианского канона.
* * *
Изложенные воззрения слишком значительны, чтобы их можно было просто обойти молчанием при решении вопроса об отношении христианства к государству. А раз так, как то для христианина неизбежно возникает следующая дилемма: 1) Или признать библейские, пророческие и апокалипсические воззрения на государство основоположной частью христианского вероучения, которая для христианина имеет значение обязательное и руководящее: в таком случае придется в большей мере ограничить значимость принципа христианской лояльности и признать, что христианство более совместимо с демократией, чем с монархией. 2) Или же отвергнуть основоположный и руководящий характер ветхозаветных воззрений на государство и обусловленную ими историческую традицию, выраженную в католичестве и протестантстве, признать противоречащей духу христианства и еретической; в таком случае придется вообще усомниться в обязательности для истинного христианина ветхозаветного канона и той части новозаветных идей, которые непосредственно связаны с Ветхим заветом.
Вопрос о том, какое из этих двух решений правильное, выходит из рамок, поставленных настоящей статьей, имевшей в виду обнаружение целого комплекса весьма существенных и органически связанных с христианством идей, без обсуждения которых не может быть решена проблема об отношении христианства к государству.
ХРИСТИАНСТВО И ИДЕЯ МОНАРХИИ
Если идейно монархия одинаково не находит обоснования ни в евангельском учении о христианской лояльности, ни в политических воззрениях ветхозаветных книг, то каким же образом произошло известное, веками сложившееся убеждение, согласно которому монархия считается, так сказать, естественной политической формой, признаваемой христианством, а монархизм - единственной правомерной идеологией всякого доброго христианина? Вопрос, так поставленный, приводит нас к необходимости изучить исторические и идейные корни монархизма. Только такая постановка вопроса способна осветить истинное существо исторически столь прочно установившейся связи между христианством и политическим установлением монархии.
Ни одна из политических форм не обнаруживает столь тесной - исторической и идейной - связи с религией, как политическая форма монархии. Мало сказать, что монархия была политическим установлением, создавшимся под влиянием некоторых языческих религиозных представлений, - более того, в истоках своих монархизм сам был положительной религией, религия же имела преимущественно монархические формы. В настоящее время можно считать доказанным, что первоначальная монархия произошла из первобытной магии и первыми земными владыками были первобытный кудесник и маг. Примитивный человек жил в обществе, которое в известном смысле можно назвать демократическим - это была "большая демократия", в которой естественные существа жили вместе с существами сверхъестественными, и, по убеждению примитивного человека, между первыми и вторыми происходило постоянное общение. Сверхъестественное входило постоянным фактором в видимый мир, естественные предметы постоянно получали способность сверхъестественного действия. Первоначальный суверен, по словам наблюдателей жизни примитивных народов, есть тот человек, который находится в постоянном общении с духами и при помощи их он может производить дождь, давать солнечный свет, господствовать над ветрами, посылать болезни, способствовать удаче и неудаче и т. д. "Обладаешь ли ты этими силами?" - спросил один первобытный суверен белого путешественника. И когда тот ответил отрицательно, то царек сказал: "А кто же у вас дает ветер, бурю, дождь?" - "Это Бог", - сказал ему белый. - "А в таком случае у вас Бог исполняет те обязанности, которые у нас исполняю я. Бог и я - мы одинаковы!" "Он произнес это, - добавляет наблюдатель, - спокойно, с видом человека, которому удалось подыскать достаточное объяснение". Разговор этот тем характерен, что в нем намечаются первые истоки первоначального монархизма. Кто хочет понять истинное существо древнейших монархических учреждений, тот должен помнить, что они не отделимы от идеи царебожества, от отожествления царя с Богом. Древняя монархия мертва, бездушна, непонятна, если только отделить ее от этой идеи.