В данном случае черновой автограф – это, по сути, самостоятельный вариант стихотворения. В нем открывается то, что Бунин убрал из текста: было – преодоление слабости, сознание греха во всей человеческой истории, понимание, что другого способа остаться в вечности, кроме слова, нет, апология речи и письма, осталась – абстрактная декларация, лишенная психологической напряженности. Первоначальный вариант оказывается небезразличен не только для истории текста стихотворения, но и для понимания его философского и художественного потенциала.
"В горах". Смысл и оттенки Окончательный текст.
В горах
Поэзия темна, в словах невыразима:
Как взволновал меня вот этот
дикий скат,
Пустой кремнистый дол,
загон овечьих стад,
Пастушеский костер и горький
запах дыма!
Тревогой странною и радостью томимо
Мне сердце говорит:
"Вернись, вернись назад!"
Дым на меня пахнул, как сладкий арома
И с завистью, с тоской я проезжаю мимо
Поэзия не в том, совсем не в том,
что свет
Поэзией зовет. Она в моем наследстве.
Чем я богаче им, тем больше я поэт.
Я говорю себе, почуяв темный след
Того, что пращур мой почуял
в древнем детстве:
– Нет в мире разных душ
и времени в нем нет!
Черновой автограф [Тетрадь, 25]
В [Апеннинах] горах
а – [Что есть поэзия?]
б – [Душа поэзии – она]
в – Поэзия темна, в словах невыразима.
Как взволновал меня вот этот
дикий скат,
Глухой кремнистый дол,
загон овечьих стад,
[Пастушеский костер]
[Пастуший грубый конь]
Пастушеский костер
и горький запах дыма!
Тревогой [творчества] странною
и радостью томимо,
Мне сердце говорит:
"Вернись, вернись назад!"
Дым на меня пахнул,
как сладкий аромат,
И с завистью, с тоской
я проезжаю мимо…
Поэзия не в том, совсем не в том,
что свет
Поэзией зовет. Она в моем наследстве:
Чем я богаче им, тем больше я поэт.
[Поэзия в чутье – в уменье чуять]
Я говорю себе, почуяв темный след
Того, что пращур мой воспринял
в древнем детстве:
[И в том, что] – Нет в мире разных душ
и времени [ей] в нем нет!
12.02.1916
Стихотворение начиналось как размышление о смысле и существе поэзии, первая строка была: "Душа поэзии – она…" – дальше сбой; вторая попытка: "Что есть поэзия?" – опять сбой. Наконец определилось: "Поэзия темна, в словах невыразима", – и далее весь текст, который в целом мало отличается от окончательного. Значимых отличий – два. Первое: вместо строчки "Тревогой странною и радостью томимо" было: "Тревогой творчества и радостью томимо, / Мне сердце говорит: "Вернись, вернись назад!" и т. д. Второе отличие – в финале:
Поэзия в чутье – в уменье чуять след
Того, что пращур мой воспринял в древнем детстве
И в том, что разных душ и времени в нем нет!
– в этом отвергнутом варианте содержится самое откровенное признание того, в чем состояло для Бунина поэтическое творчество. Оно не слова и не эстетика, а опыт и онтология , довременной и древний опыт предка, улавливаемый, вспоминаемый, повторяемый потомком в тот миг, когда обостряется родовое сознание, когда зрительные, слуховые и обонятельные ощущения пронзают чувством уже бывшего. В первом варианте акцентировалась способность потомка / поэта найти и разгадать, в окончательном – способность воспринять. Прямой вывод растворен в перечислении впечатлений и их связанности с наследством , – тем самым творчество поворачивается своей более субстанциональной, нежели активной стороной.
"Что в том, что где-то на далеком…". Вопрос vs. ответ. И разница в 20 лет.
Окончательный текст.
Что в том, что где-то на далеком
Морском прибрежье, валуны
Блестят на солнце мокрым боком
Из набегающей волны?
Не я ли сам, по чьей-то воле,
Вообразил тот край морской,
Осенний ветер, запах соли
И белых чаек шумный рой?
О, сколько их – невыразимых,
Ненужных миру чувств и снов,
Душою в сладкой муке зримых, -
И что они? И чей в них зов?
Черновой автограф [Тетрадь, 29]:
Что в том, что где-то на далеком
Морском прибрежье, валуны
Блестят на солнце мокрым боком
Из набегающей волны?
Не я ли сам, по чьей-то воле,
Вообразил тот край морской,
Осенний ветер, запах соли
И белых чаек шумный рой?
[А вот томлюсь и в муках страстных
Ловлю какой-то дальний зов -
Их много есть в душе, – прекрасных
Еще не сказанных мной слов.]
[А вот томлюсь и чую, чую
Что есть душа в мечте моей -
И эту душу неземную
Язык не выразит ничей.]
А вот томлюсь и выражений
Ищу зачем-то для таких
Созданий видений
И темных чувств, сокрытых в них.]
[Мы жизнью все живем двойною,
И может та сильней всего,
Что в этот мир пришла со мною
Душою предка моего.]
О, сколько их – невыразимых,
Ненужных миру чувств и снов,
Душою в сладкой муке зримых, -
И что они? И чей в них зов?
10.09.1915
Здесь движение авторской мысли прослеживается именно в зачеркнутых строфах. В первой из них появляется определение первого толчка – "томлюсь", во второй оно подкреплено удвоенным "чую" (ср. в черновом варианте "В горах"). В третьей усиление продолжается, вместо повторенного "чую" найдено активное "ищу", несказанные слова и дальний зов перемещаются во внутреннее пространство героя и конкретизируются: в видениях сокрыты его темные чувства . Затем появляется следующая строфа, бывшая метафизическим центром стихотворения: признание двойной (удвоенной? умноженной?) жизни, связи живущих и живших, власти предков над потомками, единства родового (ср. в стихотворении "У гробницы Виргилия" – мирового) опыта. Все эти строфы были последовательно зачеркнуты, и в окончательном варианте вместо ответов – вопросы, что делает текст формально более простым, но содержательно более многозначным и непроясненным.
Отдельного внимания заслуживает время написания стихотворения. В Бунин-9 и следующих изданиях оно определяется по дате в газетной публикации 1926 года: 1895. В Тетради черновой автограф датирован: 10.09.1915 [Тетрадь, 29]. Анализ рукописи не оставляет сомнения: дата, поставленная в 1926 году, – вымысел, заставляющий с осторожностью отнестись и к датам других стихотворений, объединенных Буниным общим заглавием "Старая тетрадь" (Возрождение. 1926. 23 мая. № 335). Напи санное за полгода до ключевого во всем бунинском творчестве стихотворения "В горах", это стихотворение было ближайшим подступом к нему подготовительным эскизом, попыткой "взять след".
"На глазки синие, прелестные…" ("Колыбельная"). Проблема адресата.
Окончательный текст.
На глазки синие, прелестные
Нисходит сумеречный хмель:
Качайте, ангелы небесные,
Все тише, тише колыбель.
В заре сгорели тучки вешние, И поле мирное темно:
Светите, дальние, нездешние, Огни в открытое окно.
Усни, усни, дитя любимое,
Цветок, свернувший лепестки, Лампадка, бережно хранимая
Заботой божеской руки.
Черновой автограф [Тетрадь, 49]:
Колыбельная
На глазки синие, прелестные,
Нисходит сумеречный хмель.
Качают ангелы небесные
Твою простую колыбель.
Усни, усни! Усни, любимая
Цветок, закрывший лепестки,
[Душа, земной тоской томимая Освободилась от тоски.]
Лампадка, бережно хранимая, Заботой Божеской руки.
[И тучки на заре растаяли] В заре сгорели тучки вешние
И поле тихо и темно – И звезды светят – [и чудная ли,] ах,
нездешние! – [Моя ли ты – все – все ль равно!]
И с ними ты – одно, одно.
[С какою нежностью [и мукою]
глубокою
Живет душа моя в твоей Мечтою, памятью далекою
Моих младенческих ночей!]
А я с тобою, синеокою,
А я душой – в душе твоей:
Мечтою, памятью далекою
Моих младенческих ночей.
13.10.<1915>
В Бунин-9 , как и во всех последующих изданиях, стихотворение прокомментировано так: "Стихотворение посвящено сыну Бунина Коле (1900-1905) родившемуся от брака с А.Н. Цакни (1879-1963). В.Н. Муромцева-Бунина пишет, что летом 1901 года, "будучи в деревне, Иван Алексеевич писал стихи, и среди них ‘На глазки синие, прелестные…’. Это стихотворение, конечно, о сыне". По ее словам, у Бунина были еще стихи о сыне, "очень пронзительные, но нигде не напечатанные. Раз он прочитал их мне" (<Муромцева-Бунина В.Н.> "Жизнь Бунина" <Париж, 1958>, с. 131, 159)" [Бунин-9, I, 535-536; Бунин-6, 588 и т. д.].