Laforgue J. 1970 – Poésies complètes. Paris; Gallimard, 1970.
Laforgue J. 1986 – Oeuvres completes. T. 1. Lausanne, 1986.
Livingstone A. 1990 – Pasternak and Faust // Forum for Modern Language Studies. V. 16. Oxford, 1990, 4: 353-369.
Livingstone A. 1993 – "Фауста что ли, Гамлета ли": Фаустовские мотивы в ранних стихотворениях Пастернака // Beiträge zum Interna-zionalen Pasternak-Kongreß 1991 in Marburg. Pasternak-Studien I. Hrgbn. S. Dorzweiler und H.-B. Harder unter Mitarbeit von S. Grotzer. München, 1993: 91-96.
Malmstead J.E. Boris Pasternak – the Painter’s Eye // The Russian Review. 1992, 3: 301-318.
Markov V.F. Russian Futurism: A History. Berkeley; Los Angeles, 1968.
Scepi H. Poétique de Jules Laforgue. Paris, 2000.
Федор Двинятин (Санкт-Петербург) Из заметок по поэтике Ахматовой
Так получилось, что для автора этих строк знакомство с трудами Татьяны Владимировны Цивьян началось с трудов, посвященных балканской модели мира и структуре балканских и индоевропейских текстов. Я до сих пор помню то чувство изумления ("можно и так?!"), освобождения ("можно и так!") и одновременно осознания своих ограниченных возможностей ("а я так не смогу…"), которое рождали исследования "Миорицы", "Повести конопли" или стихотворений Кавафиса. Ахматоведческие штудии Татьяны Владимировны вошли в мой круг чтения несколько позже, но чувство такого же изумления, вкупе с читательской благодарностью, возрастает год от года. Исследование акмеистической поэзии, среди пионеров и классиков которого Татьяне Владимировне принадлежит особое место, является несомненным фактом мировой филологической науки (и одной из вершин русской филологии XX века). И еще большее значение имеет сама личность Татьяны Владимировны. Она человек светлый и легкий, и ее помощь может проявляться в чем-то большем, чем быт или наука. Для меня, помимо всего прочего, она стала воплощением духа как лучшего в истории нашей науки поколения, так и продолжающейся истинной Москвы. Она всегда относилась ко мне с незаслуженной щедростью, а я слишком многим перед нею виноват.
1. "Поэма без Игоря".
"Слово о полку Игореве", как кажется, не числится в списке претекстов "Поэмы без героя". Тем не менее некоторые сближения возможны. Достаточно для начала указать на схожую структуру названий обоих текстов: "Наименование жанра + некоторое тематическое уточнение". Для древнерусских произведений (насколько можно говорить об их названиях в современном понимании этого элемента произведения) такая модель была господствующей, ср. "Житие + имя святого в род. пад.", "Слово + на + название праздника в вин. пад.", "Повесть + о + имя героя или наименование темы в мест. пад." и т. д. Для литературы XIX-XX вв. такие названия характерны в гораздо меньшей степени; ср., однако, "Роман с кокаином", "Повесть непогашенной луны", "Комедия с убийством" и др.
Тематическое сближение обоих текстов тоже до некоторой степени возможно. "Слово о полку Игореве" также отчасти может быть названо "поэмой без героя" (с маленькой буквы, в качестве жанрового обозначения). В обоих текстах для масштабного изображения эпохи взято второстепенное событие. Начинаются оба текста с указаний на некий подтекст, на палимпсестную структуру, на текст-предшественник. В "Слове о полку Игореве" это поэтическая манера Бояна, а в "Поэме без героя" – я на твоем пишу черновике . Идеологическая структура обоих текстов включает обращение к описанию самоутверждения личности, ее непомерных претензий – и их краха; оба пронизаны духом истории на пороге великих и страшных катаклизмов. Имеются и более сильные связки.
Один из героев "Слова о полку Игореве" – брат самого Игоря, тоже, разумеется, князь , по имени Всеволод , о котором сообщается, что он любит свою молодую жену, представляемую под патронимом Глебовна . Эти мотивы можно суммировать формулой: Всеволод & князь & любить & Глебовна . Подбор имен (при совпадении центрального предиката) до странности похож на описание той прототипической ситуации, которая реконструирована для первой части "Поэмы без героя": молодой офицер и поэт Всеволод Князев был влюблен в артистку Ольгу Глебову-Судейкину. Такое положение дел можно описать чрезвычайно схожей формулой: Всеволод & Князев & любить & Глебова . Конечно, это совпадение было разыграно "самой жизнью" и принадлежит не столько к области "поэтики поэтов", сколько к области "поэтики жизни" (довольно часто реализующейся в сфере литературных и окололитературных имен, о чем можно было бы составить отдельное рассуждение). Вопрос в том, могло ли и должно ли было это совпадение быть замечено Ахматовой. Есть три основания для "оптимистического" ответа на этот вопрос. Одним из них является особая роль в русской культуре "Слова о полку Игореве": предполагается параллель отнюдь не с периферийным текстом. Другое основание состоит в учете Ахматовой "параллелеобразующих" потенций имени Ольги Глебовой, прототипа Путаницы-Психеи. В окружающих поэму прозаических фрагментах появляется Глебов , связанный с Евдокией Лопухиной ( царицей Авдотьей поэтического текста "Поэмы"). Третье основание – ряд других возможных параллелей со "Словом о полку Игореве".
Возможно, наиболее приметная из них касается нетипичного для "Поэмы" "фоносемантического автокомментария" ("автометаописания" – Р.Д. Тименчик). Речь, конечно, идет о строке Не ко мне, так к кому же? и о сноске к ней: Три "к" выражают замешательство автора (в композиционном отношении любопытно, что это именно сноска; ничем не противоречащее по тону другим авторским примечаниям к тексту "Поэмы", это указание могло войти в их состав – и, однако же, не вошло, как и еще в нескольких подобных случаях; паратекст (Ж. Женетт) "Поэмы" получил еще большую сложность благодаря введению противопоставления "конечные примечания – подстрочные сноски"; возможно, в данном случае Автору требовалась чуть большая, чем обычно, "оперативность" комментария). В "Слове о полку Игореве" есть редкий и приметный контекст: рече Гзакъ къ Кончакови , где встречаются те же три "к" подряд. Возможно, они также выражают "замешательство" (не Автора, а персонажа); ханы в этот момент находятся в некотором затруднении и обсуждают свершившееся бегство Игоря. Также возможно, что одно из къ появилось в результате описки-редупликации. Насколько можно судить, впервые на это совпадение указал А.Ю.Чернов (см.: Чернов А.Ю. "Бежали струны по гуслям…" // Слово о полку Игореве. 800 лет. М., 1986. С. 509), не усмотревший, однако, прямой интертекстуальной связи между "Словом" и "Поэмой". Он же высказал предположение, что этот контекст в "Слове о полку Игореве" (авторская речь, предваряющая реплику персонажа) может содержать фонетическую пародию "гортанной" тюркской речи или же "тотемную дразнилку" "лебедян" (два слога ко и перед ними два къ, где ъ вопреки фонологическим процессам может иметь "поэтическую" огласовку /о/, тогда ко – ко – ко – ко).
Внимание Ахматовой к этому контексту могли привлечь и некоторые дополнительные обстоятельства. В диалоге Гзака и Кончака обсуждается, в числе прочего, возможность наказать сына за вину отца, и появляется страшно современное слово: аже соколъ къ гньзду летитъ соколина рострьляеве.
Любопытное схождение этих же мотивов демонстрирует и "Словарь живого великорусского языка" Даля. На слово разстрьлъ у Даля упоминается "расти. Gentiana см. колокольчики", а посмотрев на колокольчики, увидим "раст. Gentiana (…) разстрьлъ (…) соколій-перелет". Открыв на соколъ, найдем и растение соколій-перелетъ, и соколича, а на соседней странице (на сокровище) Слово о полку Игоревь сокровище нашей древней письменности.
Многие фрагменты ПБГ получают дополнительное звучание, если допустить, что они – в том числе и о сыне. Следует учитывать ориенталистский, степной круг интересов историка Льва Гумилева. Образ соколенка напоминает и о другом сыне мертвого отца – Орленке Ростана. "Орленком" увлекалась Цветаева, много напророчившая, обыгрывавшая имя Лев как царственное (лев – цари – орел – хищные птицы – сокол). Орла как будто нигде нет, но вторая часть поэмы называется Решка.
Пушкин изучал лексику соколиной охоты. Его записка "О соколиной охоте" заканчивается поразительной констатацией: Секретарь – расходчик. Кто был для Ахматовой секретарь и чем он был связан с расходом – ясно: Мне б свинцовую горошину От того секретаря. Здесь же у Пушкина о привязывании к ноге сокола колокольчика: вообще сокол и колокол связаны, и в том числе через общий элемент кол, что дополнительно обращает к теме казни (на колу, кстати, был казнен уже упоминавшийся Глебов).
Стоит, пожалуй, привести словарик элементов, мотивов, лексем и имен, неоднократное появление которых придает такую плотность прослеживаемому комплексу. Те, которые не появляются в ключевых текстах и обнаруживаются только через ассоциации, снабжены знаком *. Всеволод, Глебов, Глебова, Глебовна, – ккк-, Князев, князь, * кол, колокольчик, * орел, * орленок, расстрелять, секретарь, сокол, соколенок-соколич, соколиная охота .