При сопоставлении "царицы той" и "царицы сей" похвалы Потемкину оборачивались сравнением его с Шуваловым. В отличие от Шувалова Потемкин
Не празден, не ленив, а точен;
В делах и скор и беспорочен,
И не кубарит кубарей .
То есть Державин снова договаривает намек императрицы: кубари кубарит Шувалов. Кроме того, Державин делает попытку напомнить о "Фелице" и о той роли, которую она сыграла в замысле екатерининских "Былей и небылиц". Он пишет тут о своей Музе:
Ты, Муза! с самых древних веков
Великих, сильных человеков
Всегда умела поласкать;
Ты можешь в былях, небылицах
И в баснях правду представлять, -
Представь мне Решемысла в лицах.
Державин в своих записках подчеркивал впоследствии, что его "Фелица" не только открывала "Собеседник", от нее этот журнал "возымел свое начало", "как и самая Российская академия". Грот уточняет: "Дело в том, что, прочитав эту оду в рукописи, княгиня [Дашкова], незадолго перед тем назначенная директором Академии наук и уже мечтавшая о содействии успехам языка и словесности, увидела в этом стихотворении задатки того и другого", и ода Державина определила "господствующее направление" этого издания. "Может быть, – продолжает Грот, – под этим же влиянием и сама императрица задумала свои "Были и небылицы"; даже заглавие их как будто навеяно стихом из "Фелицы" : И быль, и небыль говорить" [Грот, 204, 208].
Екатерина как будто бы не помнила об этом. Еще до публикации "Решемысла", в 4-й книжке "Собеседника", она рассказывала, как ей пришло в голову название "Были и небылицы": "Когда начал писать, право не знал, что то будет слыть Были и Небылицы. Но вот как редкое сие творение свету известно сделалось: написав несколько страниц, начал я придумывать заглавие, или лучше сказать, как всякая вещь имеет свое имя, то как назвать и новорожденное дитя, тут как молния выскочило из моего пера громкое название Были и Небылицы . С сим вымыслом я сам себя не одиножды поздравлял" [Екатерина, 58]. Ко времени, когда вышла 6-я книжка журнала, где был помещен "Решемысл", "Были и небылицы" были уже одной из самых популярных рубрик журнала. Державин же напоминал императрице, что название заимствовано из его "Фелицы". Это была неловкость, но неловкость эта, конечно же, не была случайной: Державин продолжал бороться за признание своих заслуг и, не дождавшись никаких знаков внимания со стороны императрицы, решился на эту вольность.
А в 7-й книжке "Собеседника" (он вышел 28 октября 1783 г.) впервые появляется новый персонаж – "Каноник, член общества незнающих". Сначала в "Собеседнике" появляется письмо Каноника, а затем здесь печатается "Ежедневная записка общества незнающих", где Каноник выступает в качестве одного из действующих лиц. Грот указывает, что подобное общество в самом деле существовало какое-то время при дворе и роль Каноника исполнял в нем Л.А. Нарышкин [Грот, 224, 226]. Но сочинения Каноника, так же как и "Ежедневную записку", составляла сама императрица, сохранились даже черновики, писанные ее рукой [Пекарский; Екатерина, 207-223]. Грот справедливо связывает появление "Общества незнающих" с тем, что Екатерина была все более и более недовольна Дашковой: общество было пародией на основанную Дашковой Российскую академию. Но общество не было только пародией на академию. Каноник был назван вполне в духе забав Петра Великого – это духовное лицо. Конечно, "общество не знающих" лишь отдаленно напоминало петровский "собор", или, как его назвала Екатерина, " не усыпаемую обитель" (отметим, что оба названия содержат "не") [208] . Всешутейский собор (часть его) назывался "неусыпаемая обитель" в описании маскарада, который проходил с 30 августа по 6 сентября 1723 г., здесь же фигурировал и Бахус с сопровождавшими его "духовными" лицами, которых Екатерина упоминала в ответе на вопрос Фонвизина о шутах. На ее хорошую осведомленность в забавах Петра еще в 1763 г. указывает ее коронационный маскарад "Торжествующая Минерва".
Маскарад "Торжествующая Минерва" задал один из специфических "сюжетов" официальной культуры правления Екатерины II. В основе его сюжета положено противопоставление добродетелей Минервы (императрицы) и пороков ее подданных, а цель маскарада состоит в том, чтобы представленные пороки подданных искоренить. Державин видел и хорошо помнил этот маскарад. В своих "Записках" он говорит о коронационных торжествах 1762-1763 гг.: "На масленице той зимы был тот славный народный маскерад, в котором на устроенном подвижном театре, ездящем по всем улицам, представляемы были разные того времени страсти, или осмехалися в стихах и песнях пьяницы, карточные игроки, подъячие и судьи-взяточники и тому подобные порочные люди" [Державин, VI, 436]. Сознательно или бессознательно, Державин положил в основу своей "Фелицы" именно этот "маскарадный" сюжет [209] , не случайно и он сам, и императрица выведены здесь под "масками".
Вернемся к "Собеседнику". Каноник в своей первой публикации возвращается к шутам и балагурам: "До метафор, – пишет Каноник, – по совести сказать, я не чрезмерный охотник с того времени, как я слышал от соседа моего, как шуты, шпыни и балагуры оными, аки шаром , играют" [Екатерина, 191]. Мы помним, что Державин подобные намеки относил на свой счет.
Что за шар имеет в виду Каноник, становится ясно из публикации "Общества незнающих ежедневной записки" в 8-й части "Собеседника". Здесь сначала под 20 октября, среди правил для членов общества, опубликовано "запрещение, чтоб отнюдь и ни под каким видом по воздуху не летать с крыльями или без крыльев . NB. Разве крылья сами вырастут, или кто предприял или предпримет летать, сам собою оперится. Оперившемся дозволяется линять, когда то им будет угодно" [Екатерина, 195]. Под 3 ноября указано: "Понеже является новое изобретение летающего по воздуху шара; то не угодно ли будет приказать изыскать возможность или невозможность" [Екатерина, 200]. В черновиках "Ежедневной записки", которые отчасти содержат варианты к опубликованной части, отчасти – продолжение к ней, Екатерина писала под 4 ноября: "По причине разорвания моста и идущего по реке густого льду послать несколько воздушных шаров для привозу членов, живущих на другой стороне реки, <…> Перво, нежели шары будут отправлены, сделать опять при собрании для лутчей безопасности, посадя кошку или барана, которых после опыта накормить до сыта" [Екатерина, 220].
Речь здесь идет о самых последних достижениях техники: записи сделаны 20 октября и 3 ноября 1783 г. по старому стилю, то есть 1 и 14 ноября по новому. 4 июня 1783 г. братья Монгольфье впервые публично продемонстрировали свой воздушный шар, 19 сентября в Версале перед Людовиком XVI были запущены в воздух гусь, петух и овца, а 15 октября на шаре был поднят первый пассажир.
Фраза про воздушный шар и "идущий по реке густой лед" могла быть отсылкой к стихотворению Державина "Препятствие к свиданию с супругою" (Санкт-Петербургский вестник, 1779 г.). Стихотворение рассказывает о том, что Державин был разлучен с супругой и должен был ждать, пока река окончательно замерзнет, чтобы переправиться к ней на другой берег:
Так, свирепыми волнами
Сколько с нею ни делюсь [разделен],
Им не век шуметь со льдами… [Державин, I, 67].
Кроме того, здесь можно увидеть намек и на другое стихотворение Державина, напечатанное в первой книжке "Собеседника", "На выздоровление Шувалова". Это стихотворение открывается зловещей картиной ночного пейзажа и лодки в бурном море:
Я видел: в лодке некто плыл.
Тут ветер, страшно завывая,
Ударил в лес – и лес завыл;
Из бездн восстали пенны горы;
Брега пустили томный стон;
Сквозь бурные стихиев споры
Зияла тьма со всех сторон [Державин, I, 121].
Упоминание же полета, возможно, было насмешкой над неловкими оборотами из од Державина. Так, в оде "Решемыслу" Потемкин у Державина летит, а герои его оды "На победы Екатерины II над турками" парят ("Везде твои орлы, монархиня, парят" [Державин, I, 13]). Кроме того, "сосед" из рассуждения Каноника, возможно, отсылал к опубликованному в 1-й книжке "Собеседника" стихотворению Державина "К соседу моему Г.". Но далее в "Ежедневной записке общества незнающих" появляются еще более прозрачные насмешки над Державиным. 11 ноября, как указывает "Ежедневная записка", "по утру в общество незнающих вступила куча слов. Под заглавием: Сочинение, либо письмо на письмо не похожее". Две палаты общества, без чутья и с чутьем, пересылают это сочинение друг другу, и, наконец, палата без чутья предложила толкование сочинения, "ожидая от онаго великой пользы и поправления и приращения во вкусе века сего" [Екатерина, 202-203]. В толковании обсуждались выражения "лучи мысленного света", "из общаго средиточия" и проч. Автором "Сочинения" был "главный критик" Екатерины в "Собеседнике", который подписывался Любослов [210] . Один из толкователей, как выяснилось, "запах имеет учения и знания", что было нарушением устава общества. От толкователя потребовали оправданий и объяснений, и тот дал обществу ответ: