Эту тайну он унес с собой. Другая же осталась:
Будущим поэтам, для меня безвестным,
Бог оставит тайну – память обо мне.
Эту бунинскую тайну, посвященность в бессмертие погибшей жизни, в наслаждение этим бессмертием, расслышал и по-своему продолжил Владимир Набоков, другой поэт русской Атлантиды. Ее отсвет мелькает в ранних рассказах Андрея Битова. И всех нас, в школьные годы читавших прозу и стихи Бунина в среде, которую они разрывали своим уже необъяснимым благородством, его ритмы и слова возвращали в тот мир, которого больше никогда не будет и который больше никогда не превратится в ничто. Бунинский "вечный свет" стал последним словом "русской легенды", ее послепрощальной – после "окаянных дней" и парижских улиц – встречей с собой. С жизнью, в которой, как заметил Пастернак, "любить было легче, чем ненавидеть". Последним словом – говоря словами Томаса Манна – "святой русской литературы". Дальше началась другая история.
Виллем Вестстейн (Амстердам) Законы числа у Хлебникова
Я всматриваюсь в вас, о числа,
И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах,
Рукой опирающимися на вырванные дубы.
Вы даруете – единство между змееобразным движением
Хребта вселенной и пляской коромысла,
Вы позволяете понимать века, как быстрого хохота зубы.
Мои сейчас вещеобразно разверзлися зеницы:
Узнать, что будет Я, когда делимое его – единица.
Хлебников, I, 239
Нет ни одного писателя или поэта в мировой литературе, кто бы так обстоятельно занимался цифрами и числами, как русский футурист Велимир Хлебников (1885-1922).
Хлебников стал известен прежде всего своими экспериментами с поэтическим языком: формированием новых слов и расчленением существующих с целью разыскать забытое, но в то же время неожиданное, удивительное значение слова. Значительно меньше была исследована и оценена его одержимость числами [146] . Он полагал, что как в языке, так и в числах скрывается часть тайны мироздания, и раскрытие этой тайны он считал своим долгом. И делал он это не только в своей поэзии и прозе, но и в большом количестве статей. Его творчество в целом может рассматриваться как попытка найти объяснение всему кажущемуся случайным в жизни, связать законы космоса с законами земли, открыть философский камень, посредством которого можно было бы не только привести в порядок хаос прошлого, но и прогнозировать будущее.
Хлебников вложил огромную энергию в разработку "математической философии истории", или, как он сам это называл, в определение "законов времени". По его глубокому убеждению, важные исторические события совершаются не просто так, но подчиняются определенной закономерной системе и регулярности. В развитии мироздания, земли как планеты, а также биологической жизни на земле (биосферы) и всей человеческой истории (ноосферы – от греческого νουσ , дух) имеют место циклические явления, тесно связанные между собой. Как их описать и какие математически точные закономерности лежат в их основе? Хлебников отнесся к этим вопросам совершенно серьезно и произвел бесчисленные расчеты, особое внимание уделив человеческой истории. В какой-то момент он был убежден, что нашел точную формулу для определения последовательности исторических событий. Для многих исследователей творчества Хлебникова все его расчеты и утверждаемые результаты были не чем иным, как измышлениями, которые приписывались его эксцентричности, казавшейся некоторым даже близкой к психопатической. Так же, как его "открытия" в языке или "внутреннее склонение" [см., например, текст "Учитель и ученик": СС, 6, кн. I, 34-35] ничего общего не имеют, по их мнению, с научным языкознанием, так и его вычисления законов времени лишены какой бы то ни было степени рациональности и научности. Поэтическая точка зрения, но на самом деле – нелепая бессмыслица и потому не представляющая интереса. Не каждый выносит столь строгую оценку. С лингвистической точки зрения теории Хлебникова о языке выходят за рамки допустимого, но зачастую они дают неожиданный ракурс на определенные языковые явления и возможности, где лингвистика как наука должна оставаться в стороне. Это касается, например, утверждения Хлебникова, что начальный согласный звук слова определяет значение этого слова. С научной точки зрения это утверждение Хлебникова, может быть, несостоятельно, но кто будет отрицать разницу в значении слов, начинающихся, например, с Л (любовь, легкий, ландыш) и c Р (рвать, рвота, резкий)? Можно, конечно, найти достаточно противоположных примеров, но данная теденция, провозглашенная Хлебниковым теорией, заслуживает по меньшей мере внимания. И это внимание было оказано: не кто иной, как известный лингвист Роман Якобсон, сделал названные выше и другие формы "поэтической этимологии" Хлебникова объектом серьезного научного изучения.
В отличие от его языковых теорий расчеты Хлебникова, применительно к законам времени, являются менее приемлемыми. Числа точнее слов и трудно себе представить, что история человечества могла бы быть написанa на основе математических формул. Здесь также можно было бы сказать, что Хлебников преувеличивает "в поэтическом порядке" и творит законы, когда речь, скорее всего, идет лишь о тенденции. Хлебников не только был убежден в самой тенденции, но и в идее, что тенденция может быть выражена посредством точной формулы. Если существуют подвергаемые точным вычислениям циклические процессы в космосе и на земле, как то: вращение планет вокруг Солнца, смена времен года, дня и ночи, – то почему циклические процессы не могут иметь место также в человеческой жизни и человеческой истории и не могут быть так же точно вычислены? Хлебников был, конечно, не единственным, кто задавлся такого рода вопросами, – свидетель тому издревле существующая астрология. В некоторых вероисповеданиях, например в индуизме, с его характерной верой в реинкарнацию, цикличность занимает центральное место. История человечества учит к тому же, что цивилизации и великие империи обречены на "восход, расцвет и закат". И разве Маркс не придерживался мнения, что периодические экономические кризисы в западной цивилизации приведут к идеальной конечной ситуации, которой воспользуется пролетариат?
Даже современная наука идет дальше, чем неизменно присутствующий биологический ритм под воздействием Солнца, и применяет цикличность к человеческой культуре и истории. Достаточно обширное исследование было сделано на предмет чередования культурных периодов, которое сравнивалось с постоянно повторяющимся колебанием между фазой, направленной на эмпирически познаваемую действительность (Ренессанс – классицизм/ рационализм – реализм), и периодом, где превалирует интерес к конвенциональности (барокко – романтизм – символизм): вечная борьба Аристотеля с Платоном [см., например: Жирмунский; Лихачев; Смирнов].
Для тех, кто хочет еще большей научности: вышли в печать обстоятельные исследования об экономических циклах, их длительности и способе вычисления этих конъюнктурных волн (и, следовательно, их прогнозирование на будущее – Кичин, Кондратьев). Другие ученые устанавливают связь между циклической активностью солнца и биологическими и социальными процессами [см.: Никитюк, Алпатов] или наблюдают, как и Хлебников, циклические явления в важных исторических событиях [Devey, 6]. Кроме того, знатоки творчества Хлебникова, В.В. Иванов и В.П. Григорьев, оба, несомненно, серьезные ученые, подчеркивают научность основных мыслей Хлебникова – существования соответствующих циклических процессов в космосе, биосфере и человеческой культуре и истории [см.: Иванов, 39-67; Григорьев].
Хлебников, изучавший как языковые системы (санскрит), так и математику, сначала в Казанском университете [147] , позже в Петербургском (он так никогда и не окончил университета, потому что забыл внести плату за обучение и был отчислен), уже рано был заинтересован идеей, что определенная закономерность должна лежать в основе чередования важных исторических событий. В работе Доски судьбы (1922), опубликованной незадолго до его смерти и подводящей итог его расчетам законов времени, он пишет:
Первое решение искать законов времени явилось на другой день после Цусимы, когда известие о Цусимском бое дошло в Ярославский край, где я жил тогда в селе Бурмакине, у Кузнецова.
Я хотел найти оправдание смертям.
[CC, III, 472] [148]
Далее в том же тексте он проводит параллель между манерой обращения людей с пространством и временем:
Первые истины о пространстве искали общественной правды в очертаниях полей, определяя налоги для круглого поля и треугольного, или уравнивая земельные площади наследников.
Первые истины о времени ищут опорных точек для правильного размежевания поколений, и переносят волю к равенству и правде в новое протяжение времени. Но толкачем и для них была та же старая воля к равенству деления времени на равные времявладения.
[CC, III, 472]
Человечество, продолжает Хлебников, всегда осознавало законы времени, но, за неимением правильного метода измерять и вычислять время, постоянно пыталось описать их словами. Сам он, как крупный первооткрыватель и новатор, выбирает нечто иное и более точное – число:
Итак, лицо времени писалось словами на старых холстах Корана, вед, Доброй Вести и других учений. Здесь в чистых законах времени, тоже великое лицо набрасывается кистью числа и таким образом применен другой подход к делу предшественников. На полотно ложится не слово, а точное число, в качестве художественного мазка, живописующего лицо времени.
Таким образом, в древнем занятии времямаза произошел некоторый сдвиг.
Откинув огулы слов, времямаз держит в руках точный аршин.