Granjard Henri. Éléments romantiques dans les poèmes en prose de Tur-genev. Paris, 1973.
Heier Edmund . The Function of Music in Turgenev’s Aesthetics // Anzeiger für Slavische Philologie. XIX. 1989: 109-126.
Henkel A., Schöne A. Emblemata: Handbuch zur Sinnbildkunst des XVI und XVII. Jahrhunderts. Hrsg. von Arthur Henkel und Albrecht Schöne. Stuttgart, 1967.
Pahomov, George . Nature and the Use of Paradox in Turgenev // Записки русской академической группы в США / Transactions of the Association of Russian-American Scholars in USA, 16 (Turgenev Commemorative Volume 1818-1883). Ed. by O.P. Ilyinsky, N.A. Natov, N.P. Poltoratzky a.o. New York, 1983: 47-56.
Peterson Dale E. ‘Recovering the Native Tongue: Turgenev, Chesnutt, and Hurston’ // Dale E. Peterson. Up from Bondage. The Literatures of Russian and African American Soul. Durham and London, 2000: 81–107.
Segal S. A. Prosperous Past. The sumptuous Still life in the Netherlands 1600-1700. The Hague, 1988.
Леа Пильд (Тарту) Гейне в литературном диалоге К. Случевского и Вл. Соловьева
В 1859 г. в 73-м номере журнала "Иллюстрация" было опубликовано сочинение начинающего стихотворца Константина Случевского "Памяти Гейне", явившееся запоздалым откликом на смерть немецкого поэта (Гейне умер в 1856 г.).
Текст Случевского создан по мотивам стихотворения Гейне "Боги Греции" (цикл "Северное море", 1827) и написан безрифменным пятистопным дактилем; на уровне сюжета он воспроизводит гейневское ироническое отношение к утратившим свое былое величие олимпийцам, однако концовка стихотворения, по-видимому, претендует на вполне индивидуальное концептуальное обобщение: поэтическое описание отношения Гейне к красоте. В последней части стихотворения появляется печальная и тоскующая богиня любви и красоты Афродита, которую герой стихотворения, одержимый земной страстью, призывает на землю, где нет состарившихся олимпийцев и где Афродита, как ему кажется, обретет полноценное бытие. Однако прекрасная женщина не обращает на героя внимания, на заре она оживляет мертвых богов и исчезает вместе с ними в небесном пространстве. Подчеркнем три характерных поворота в лирическом сюжете стихотворения: лирический субъект не сомневается, что подлинная сфера существования Афродиты – земная реальность; он поначалу уверен, что Афродита подвластна волевому вмешательству простого смертного в ее жизнь; все попытки героя стихотворения призвать Афродиту на землю – тщетны.
Следующая (окончательная) редакция этого стихотворения появляется в печати в 1890 г. [Случевский 1890, 210-214]. Когда эта редакция была создана, нам пока неизвестно. Случевский меняет заглавие стихотворения: теперь оно называется "Мертвые боги". Таким образом, явная отсылка к поэтическому миру Гейне исчезает. Стихотворение подвергается переработке; особенно это касается последней части, где речь идет о прекрасной и живой спутнице мертвых богов, которая лишена имени и из Афродиты превращается в Красоту: "Кто ты, прекрасная? О, отвечай поскорее! / Ты, Афродита, Астарта? Те обе – старухи, / Смяты страстями, бледны, безволосы, беззубы… / Где им старухам! Скажи мне, зачем ты печальна <…> Ты красота! Ты одна в сонме мертвых живая, / Обликом дивным понятна; без имени правда!" [Случевский 2004, 170].
Упомянутые нами выше три характерных поворота лирического сюжета в новой редакции сохраняются (все они касаются мыслей и поведения лирического субъекта: герой считает, что место Красоты – на земле, а не на небе – среди мертвых богов; он делает попытку призвать Красоту на землю; попытка не удается). В окончательной редакции меняются характеристики героини стихотворения: Красота оказывается пребывающей и в земном, и небесном мирах, но она по-прежнему неподвластна волеизъявлению героя стихотворения: "Дрогнула тень, и забегали полосы света; / Тихо качнулись и тронулись белые лики, / Их бессердечные груди мгновенно зарделись; / Глянула краска на бледных, изношенных лицах, / Стали слоиться, твой девственный лик сокрушая, / Приняли быстро в себя, отпустить не решившись! // Ты же, прекрасная, скрывшись из глаз, не исчезла – / Пала на землю пылающей ярко росою, / В каждой росинке тревожно дрожишь ты и млеешь, / Чуткому чувству понятна, без имени, правда, / Вечно присуща и все-таки неуловима…" [Там же, 171].
Почему Афродита в окончательной редакции превращена в Красоту и отчего имя Гейне убрано Случевским из заглавия – на эти вопросы можно ответить лишь предположительно. Одна из предлагаемых нами версий: возможно, в поле внимания Случевского в 1889 г. оказался перевод из Гейне Вл. Соловьева "Ночное плавание. Из " Романцеро "", который был опубликован в "Вестнике Европы" за 1889 г. [Cоловьев 1889, 581]. Этот текст по своему концептуальному замыслу довольно близок "Мертвым богам" Случевского.
Герой стихотворения Соловьева называет себя Спасителем Красоты. Как показал Николай Всеволодович Котрелев в недавней работе, Вл. Соловьев существенно трансформирует первоисточник, устраняя двусмысленность, заданную автором в интерпретации женского образа стихотворения "Nächtliche Fahrt" (Schöncheit у Гейне может быть переведено и как "красавица", и как "красота") [Котрелев, 151-175]. Соловьев выбирает последний вариант, приближая тем самым перевод не к первоисточнику, а к собственному мифу о Вечной Женственности. Случевский мог обратить внимание на тот элемент лирического сюжета в соловьевском тексте, который присутствовал в его стихотворении "Памяти Гейне" 1859 г.: герой стихотворения делает попытку спасти страдающую Афродиту (в окончательном варианте – Красоту) (ср. у Соловьева: "В неволе, в тяжелых цепях Красота, / Но час избавленья пробил. / Страдалица, слушай: люблю я тебя, / Люблю и от века любил. // Любовью нездешней люблю я тебя, / Тебе я свободу принес, / Свободу от зла, от позора и мук, / Свободу от крови и слез") [Соловьев 1974, 181].
Однако Спасение Красоты в "Мертвых богах" заключает в себе смысл, противоположный концепции стихотворения Соловьева. Лирический герой Соловьева любит "Страдалицу" "нездешней любовью" и спасает ее от зла "земной стихии", герой Случевского, наоборот, стремится оградить Красоту от стихии небесной – умерших богов – и свести ее на землю. Принципиально важной и отчетливо антисоловьевской является концовка стихотворения Случевского: красота неуловима – то есть человек не всегда способен определить ее природу, ее сущность и не может воздействовать на ее проявления. Подобная трактовка природы Прекрасного, как представляется, отсылает не только к интерпретации Красоты в поэтической системе Гейне, но и к русской рецепции поэзии Гейне. На особый (мало соответствующий оригиналу) характер трактовки Гейне у русских поэтов обратил внимание уже Аполлон Григорьев. В своей статье "Гейнрих Гейне" (1859) он приводит текст стихотворения Аполлона Майкова (неутомимого переводчика Гейне), где в иносказательной форме говорится о том, как ускользает суть поэтического мира Гейне от его русских переводчиков: "Давно его мелькает тень / В садах поэзии родимой, / Как в роще трепетный олень, / Врагом невидимым гонимый. // И скачем мы за ним толпой, / Коней ретивых утомляя, / Звеня уздечкою стальной, / И криком воздух оглашая. // Олень бежит по ребрам гор, / И с гор кидается стрелою / В туманы дремлющих озер, / Осеребренные луною. // И мы стоим у берегов / В туманах замки, песен звуки / И благовоние цветов, / И хохот полный адской муки!" [Григорьев, 22-23]. Персонификация поэзии Гейне в образе неуловимого оленя не могла не быть близка Случевскому. Почти не вызывает сомнений и знакомство Случевского с названным опусом А. Григорьева – одного из главных литературных наставников поэта.