Очевидно, что причина упоминания княжеских людей и в "Древнейшей Правде", и в "Правде Ярославичей" одна и та же – князья озабочены их правовой защитой. Просто тот список, который даёт второй памятник, носит иной характер – специально и подробно говорится о категории княжеских людей, которая была занята преимущественно в хозяйственной сфере. Ставка виры для огнищанина, подъездного, тиуна и старого конюха определена "Правдой Ярославичей" в 80 гривен, то есть в два раза больше, чем за гридина и прочих по "Древнейшей Правде". При этом, к сожалению, остаётся неясным, надо ли распространять это повышение и на другие категории княжеских людей. Составитель "Пространной редакции" "Русской правды", давая в 1-й и 2-й статьях обзор истории законодательства о наказаниях за убийство (здесь ещё раз упоминается и "гридь" или, по другим спискам, "гридин"), как будто исходит из того, что 80 гривен надо платить за убийство всякого "княжа мужа или тиуна княжа", но ниже в статье 11 предусматривает относительно княжеских отроков, конюхов и поваров виру в 40 гривен.
В науке эти постановления о вире для разных лиц по-разному интерпретируются, и ниже в главе IV (с. 505 и след.) они ещё будут обсуждаться. Но в данном случае достаточно ограничиться констатацией того, что от "Древнейшей Правды" к "Правде Ярославичей" происходит перенос акцента в защите княжеских людей– с военных слуг (гридей), купцов, мечников и ябетников на слуг и чиновников, занятых в хозяйстве. Такое перемещение интереса законодателей вполне понятно в виду изменений в общем развитии Киевской Руси с начала XI-го века к его концу – переход от военно-захватнической политики к "окняжению (освоению) земли" и внутреннему экономическому развитию.
Таким образом, гридь и огнищане в "Краткой редакции" "Русской Правды" – разные категории княжеских людей: первые, очевидно, выполняющие преимущественно военные функции, вторые – больше административно-хозяйственные. По происхождению слово огнищанин по сути аналогично слову гридь – от "огнища"-очага как символа дома, – то есть имелись в виду "люди очага", люди под покровительством хозяина, господина дома (тот же mundíum со стороны pater familiae, если снова прибегать к западной терминологии). Славянское слово было использовано для обозначения княжеских людей, занятых преимущественно в хозяйстве и управлении, а скандинавское – для тех, кто выполнял военные функции. В общую картину складывания древнерусской государственности такая схема укладывается как нельзя лучше.
Хотя в литературе неоднократно сравнивались данные "Русской Правды" о защите людей, находившихся под княжеским покровительством, с аналогичными данными в "варварских правдах", на одно важное обстоятельство обращалось недостаточно внимания. "Варварские правды" Западной Европы фиксируют повышенный вергельд для этих людей (ср. выше об антрустионах и газиндах). "Древнейшая" же Правда устанавливает равную ставку виры для свободных людей и для княжеских, и только Ярославичи повышают эту ставку вдвое для последних. Очевидно, "Древнейшая Правда" отражает более ранний, архаический этап социальной стратификации и свидетельствует о том, что выделение, в том числе и юридическое, сферы, связанной с княжеским домом-покровительством, шло лишь постепенно. Более того, не будет большой смелостью предположить, что на ещё более раннем этапе княжеские люди не только не были равны по статусу свободным полноправным "мужам", но были ниже их, поскольку рассматривались так же, как и все прочие частнозависимые люди – "слуги" и "отроки". Иначе в чём вообще был смысл упоминания гридина и прочих людей, связанных с князем, дополнительной отдельной строкой в фиксации общей нормы для свободных? Как свидетельствует происхождение слов гридь и огнищанин, эти люди были сначала не более чем "домашними" людьми князя (его familia) – такими же, как "домашние" слуги других богатых и знатных людей. Лишь с развитием представления о князе как главе государства и публичного права княжеские слуги сначала сравниваются в статусе с полноправными людьми, а затем получают даже бо́льшую юридическую защиту.
Такой взгляд на виры для княжеских людей, зафиксированные в "Краткой редакции" "Русской Правды", кардинально расходится с теорией, развитой А. Е. Пресняковым, согласно которой не защита княжеских людей "подтягивалась" под норму виры, принятую для свободных людей, а наоборот, "высокая вира" в 40 гривен, принятая для людей "княжого права", распространялась "на всё население", "уравнивая" его "с кругом мужей княжих". Однако эта теория является чисто гипотетической конструкцией и противоречит как логике текста самой "Русской Правды", так и эволюции права в раннесредневековой Европе, где правители всегда пытались выделить своих людей из общих норм теми или иными привилегиями.
Как свидетельствуют новгородские источники, ещё в конце XII – начале XIII в. гриди существовали как некая группа, причём в тесной связи с теми же огнищанами. Три известия Н1Лс и Н1Лм упоминают вместе огнищан, гридьбу и купцов (или "вячших купцов"). Вокруг этих упоминаний в науке давно идут споры, и обобщая (и, возможно, несколько огрубляя) высказанные суждения, можно выделить две точки зрения по поводу того, что это были за люди/социальные группы. Согласно одной точке зрения, речь идёт о представителях основных слоев новгородского общества, составляющих целостную иерархию: огнищане– знать/бояре, гридь – младшая дружина, купцы – торгово-ремесленное население. Согласно другой, здесь не надо видеть отражение социальной иерархии, а речь идёт об отдельных группах населения Новгорода или Новгородской земли, которых объединяло одно – особо тесная связь с князем.
На мой взгляд, против первой точки зрения говорит уже одно то, что источники не дают ровно никаких оснований считать огнищан боярами. Огнищане – люди князя в смысле его собственных (личных) слуг (принадлежащих его "дому"), и об этом свидетельствуют и этимология, и ясно прослеживаемая по "Правде Ярославичей" их связь с княжеским хозяйством. В "Пространной редакции" "Русской Правды" огнищане ещё раз упоминаются в статье 78 о "муке" "без княжа слова" рядом со смердом. В Новгороде огнищане проживали в одном квартале поблизости с княжеским двором (на Торговой стороне). Об этом однозначно свидетельствует новгородский "Устав о мостех". С новгородской знатью они в источниках никак не смешиваются и не сопоставляются; для обозначений высшей прослойки (знати) в Новгороде использовался целый ряд слов и выражений – те же "бояре", а также "лучшие", "вячшие" или "передние" "мужи" и др.