В традиционном для рубежа XIX–XX вв. духе были выдержаны воззрения Генриха Бруннера. Ему дружина представлялась институтом, имевшим, в общем, только военное значение и отчасти административное. В высокопарных выражениях, характерных для историков эпохи подъёма немецкого национализма, он характеризовал дружину германцев как "школу воспитания военной доблести и навыков государственного управления" и как систему "отношений службы и верности, характерных для германцев (ein den Germanen charakteristisches Dienst– und Treuverhältnis), которая оставила в песне и саге по сравнению с другими установлениями их общественной жизни самые яркие и прочные следы". Реконструируя дружину как "юридический институт (Rechtsinstitution)", характерный для всех германцев на этапе племенного строя, Бруннер широко использовал англосаксонские и скандинавские материалы, пытаясь выделить общее и дополняя пробелы в источниках, происходящих из одного региона одной эпохи, за счёт данных, почерпнутых из источников, созданных в другом месте в другое время. Так, например, если историк не находил у Тацита прямого указания на клятву, которую молодой человек должен был приносить вождю при вступлении в дружину, он обращался к норвежской "Hirðskra", находил там упоминание о такого рода клятве и делал вывод не только о том, что присяга была необходимым элементом института германской дружины, но и что вассальные обряды (оммаж и пр.) восходят к этой дружинной присяге. Такого рода реконструкции, основанные на довольно прямолинейно применённом компаративном методе, типичны не только для Бруннера, но и для других немецких историков юридической школы, которые пытались найти одну общую для всех германцев модель эволюции общественного строя от племени к национальному государству.
Среди суждений по поводу германской дружины, высказанных или поддержанных Бруннером, два, связанные между собой, имели особое значение в немецкой историографии. С одной стороны, историк утверждал, что дружинные отношения древних германцев стали одним из "зародышей вассально-ленных". С другой стороны, тем основополагающим принципом, который и обеспечил эту преемственность, и, главное, цементировал сам дружинный строй, были особые отношения верности, характерные для германцев. Идея "германской верности", наряду с идеями о "германской свободе" и тому подобными, способствовала формированию представлений о неких базовых германских началах общественной организации, определивших историю немецкого народа, и стала частью "великого мифа" о национальном характере немцев. Она была разработана в целую теорию в 30-е годы XX в. и активно использовалась идеологами национал-социализма. По словам современных историков, уже отстранённо оценивающих развитие немецкой историографии в период до Второй мировой войны, верность понималась "(мета)психологически" как специфически германская добродетель и как "всеобщий принцип немецкого права". Эта идея повлияла на многих историков, в том числе и не связанных с политикой и идеологией Третьего рейха и работавших и после его падения.
Акцент на принципе верности привёл к выдвижению дружины в число структурообразующих элементов в эволюции общественного строя германцев и к расширению самого понятия дружины. Так, один из видных представителей немецкой исторической науки середины XX в. Генрих Миттайс, подчёркивая особый характер средневековой государственности (основанной на личных отношениях, а не формально-юридических), связал его именно с дружинными отношениями верности. Не только вассалитет связывался напрямую с германской дружиной, но и признание населением власти короля интерпретировалось как дружинная верность, и предлагалось выделить особый тип государства – "дружинное государство" (Gefolgschaftsstaat).
Эту идею пытался развить Й. О. Плассман, который, опираясь на "Деяния саксов" Видукинда Корвейского и "Хронику" Титмара Мерзебургского, доказывал, что королевство Оттонов Х в., не воспринявшее каролингское наследство, было "дружинным государством".
Другой известный немецкий медиевист Вальтер Шлезингер, работавший уже в основном в послевоенное время, также уделял дружине особое место в эволюции форм господства (Herrschaft), рассматривая её как специфически германское явление. В статье, опубликованной впервые в 1953 г., он предложил институционально-юридическую разработку понятия германской дружины, которая хотя и вызвала критику и оживлённые дискуссии, закрепила его "классический" вариант. В трактовке Шлезингера понятие дружины было тесно увязано с концепцией "господства знати" (Adelsherrschaft), к разработке которой больше других приложил усилия Генрих Данненбауэр и которую так или иначе поддержали Отто Бруннер, Теодор Майер, Герд Телленбах и другие медиевисты середины XX в. (которых иногда объединяют под названием "Neue Deutsche Verfassungsgeschichte"). Суть этой концепции сводилась к идее, что социально-политическое и экономическое господство знати в средневековых германских политических образованиях было не новым явлением относительно мифической "германской свободы", а продолжением господствующего положения знати и в германских племенах эпохи Цезаря и Тацита ("германский континуитет").
Шлезингер признал дружину следующей после семьи-дома (Haus) формой осуществления одним человеком господства над другими людьми, которые при этом не теряли личной свободы. Традиционно используя данные Тацита в сопоставлении с англосаксонскими и отчасти скандинавскими материалами, он пытался показать, что первоначальными в дружине были "добровольность подчинения" и черты "домашнего товарищества (Hausgenossenschaft)", и давал своё определение дружины: "отношения между господином и человеком, в которые вступают добровольно, которые основаны на верности и которые обязывают этого человека к совету и (военной) помощи, а господина – к защите и "милости"".
Дружинные отношения, принимая разные формы, носили всеобщий характер– от объединения "крестьян" во главе с кем-либо из их среды в качестве вождя (großbäuerliches Gefolgschaftswesen) до всего "племени". Но для знатного человека обладание дружиной было одним из "отличительных моментов" его "статуса господина (Herrenstand)" (наряду с происхождением, достатком и т. д.). В эпоху Великого переселения народов дружина переживает своеобразный расцвет и способствует становлению власти "военных князей" (Heerkönige). "Военные князья", будучи первоначально предводителями объединений дружинного характера, становятся общепризнанными правителями, когда эти объединения, пережив под их начальством войну и переселение, оседают на какой-то территории. С принятием христианства власть правителя получает новое, религиозное, обоснование– как богоустановленная "по должности". Однако, "дружинные представления" не теряют своей силы. И Шлезингер пытается выявить и в каролингском законодательстве идею о короле как "дружинном вожде (Gefolgsherr)" всех свободных подданных, которые выступают в качестве его дружины (здесь Шлезингер присоединяется к Миттайсу и Плассману).
Вассалитет сам по себе, согласно Шлезингеру, не мог быть опорой королевской власти, и его появление объясняется лишь как трансформация в новых условиях германской дружинной верности, "поглощавшей" галло-романские элементы. Наконец, и развитие частного землевладения в раннее средневековье выводится немецким историком из власти знатного господина над домашними и дружиной: "и зависимые крестьяне должны были считаться скорее дружинниками их господина". За этим заявлением следует общий вывод: "власть знати (die Herrengewalt des Adels) над землёй и людьми… выросла из власти в доме и в дружине", а альтернативные объяснения происхождения этой власти (право частной собственности, узурпация королевских прерогатив и др.) отвергаются.