В марте 1895 г. Николай II назначил министром иностранных дел князя А.Б. Лобанова-Ростовского. Новый министр запросил ведущие европейские страны о возможности совместной дипломатической акции, направленной на обуздание японских милитаристов. Англия воздержалась, зато Германия безоговорочно поддержала Россию. Вильгельм II, утверждая проект телеграммы в Петербург, подчеркнул, что готов сделать это и без Англии, отношения с которой у Германии к этому времени успели уже основательно испортиться.
Теперь и Франции не оставалось ничего иного, как поддержать Россию.
4 апреля 1895 г. русскому посланнику в Токио из Петербурга была отправлена следующая телеграмма: "Рассмотрев условия мира, которые Япония соизволила предъявить Китаю, мы находим, что присоединение Лаотонгского [Ляодунского] полуострова, потребованное Японией, явилось бы постоянной угрозой китайской столице, сделало бы прозрачной независимость Кореи и было бы постоянным препятствием к продолжительному успокоению на Дальнем Востоке. Благоволите высказаться в указанном смысле перед японским представительством и посоветовать ему отказаться от окончательного овладения этим полуостровом. Мы всё же хотим пощадить самолюбие японцев. Ввиду этого вы должны придать своему шагу самый дружелюбный характер и должны войти по этому поводу в соглашение с вашими французскими и германскими коллегами, которые получат такие же инструкции" [54. С. 44].
В заключение в депеше говорилось, что командующий Тихоокеанской эскадрой получил приказание быть готовым ко всякой случайности.
11 (23) апреля 1895 г. представители России, Германии и Франции в Токио одновременно, но каждый в отдельности, потребовали от японского правительства отказа от Ляодунского полуострова. Германская нота оказалась наиболее резкой. Она была составлена в оскорбительном тоне.
Одновременно Россия объявила мобилизацию войск Приамурского военного округа. Эскадры России, Германии и Франции, сосредоточенные вблизи Японии, имели в совокупности 38 кораблей водоизмещением 94,5 тыс. т против 31 японского корабля водоизмещением 57,3 тыс. т. В случае же начала войны три державы без труда могли утроить свои морские силы, перебросив корабли из других регионов. В японской армии, находившейся в Китае, вспыхнула эпидемия холеры. В Японии военная партия во главе с графом Ямагато трезво оценила ситуацию и уговорила императора принять предложения трёх европейских держав. 10 мая 1895 г. японское правительство заявило о возвращении Китаю Ляодунского полуострова.
Следует отметить, что Германия очень активно поддерживала все политические акции России на Дальнем Востоке. Кайзер Вильгельм II писал царю Николаю II: "Я сделаю всё, что в моей власти, чтобы поддержать спокойствие в Европе и охранить тыл России, так, чтобы никто не мог помешать твоим действиям на Дальнем Востоке… для России великой задачей будущего является дело цивилизованного азиатского материка и защиты Европы от вторжения великой жёлтой расы. В этом деле я буду всегда по мере сил своих твоим помощником".
Поддерживая дальневосточную политику России, кайзер преследовал две цели. Во-первых, отвлечь внимание России от Европы и Черноморских проливов, что развязало бы руки Германии и Австро-Венгрии, а во-вторых, в союзе с Россией получить базы и сферы влияния в Китае.
В конце послания Николаю II кайзер скромно заметил: "Надеюсь, что как я охотно помогу тебе уладить вопрос о возможных территориальных аннексиях для России, так и ты благосклонно отнесёшься к тому, чтобы Германия приобрела порт где-нибудь, где это не "стеснит" тебя".
Глава 2
Разруха в головах
Уже 80 лет в русском обществе ведутся яростные споры, была ли Россия в начале XX в. нищей, отсталой, полуфеодальной страной, идущей к катастрофе, или, наоборот, Россия представляла собой динамично развивающуюся, богатую страну, которая была уже на грани процветания, но тут вмешались злодеи-революционеры. Расплодились военные "теоретики", утверждающие, что, мол, русская армия к августу 1905 г. и к февралю 1917 г. только подготовилась, дабы разгромить супостатов, а тут приходят революционеры, наносят удар ей в спину в результате чего мы получили в 1905 г. Портсмутский, а в 1918 г. - Брестский мир.
Самое интересное, что обе стороны приводят массу абсолютно справедливых аргументов в свою пользу. Но ведь не могут же быть одинаково справедливы две полярные точки зрения? На самом же деле оппоненты говорят о двух совершенно разных вещах. Критики режима рассуждают о совершенно прогнившем строе, а те, у кого слюнки текут по "России, которую мы потеряли", - о трудолюбии и неприхотливости русского народа, о сказочных богатствах нашей страны и т.д.
Спору нет, Россия в конце XIX - начале XX вв. имела высокие темпы экономического развития и быстрый рост населения. Но происходило это не за счёт мудрого правления царя и его министров, а скорее вопреки деятельности насквозь прогнившего режима.
Сразу оговорюсь: дело совсем не в деспотизме и самодержавии, а в характере самодержавия. Самодержавие или диктатура должны иметь поддержку значительной части народа и опираться на наиболее влиятельную группу общества. Такой группой в Средние века были дворяне, а в XX в. - партии. В России же в конце XIX - начале XX вв. любые партии были запрещены, а дворянство фактически разложилось.
"Как же так?" - спросит читатель. Ведь по первой всеобщей переписи населения, произведённой 28 января 1897 г., в России было 1.221.939 потомственных дворян и 631.245 личных дворян с семьями, которые составляли соответственно 0,97% и 0,5% от общего числа жителей империи.
Однако качественный состав русских дворян перед революциями 1905 и 1917 гг. был совсем не тот, что во Франции к 1789 г. Там предки д’Артаньяна и в X в. владели родовым замком Артаньян; предки Атоса, графа де ла Фер, за два-три столетия до его рождения наверняка были независимыми государями на своей земле. А мы были куда ближе к Турции, где дворян попросту не было. Нет, я не собираюсь опровергать классиков - был феодальный строй, а вот дворян не было. Были всякие паши, великие визири и рой прочих сановников, в значительной части своей происходивших из бывших рабов, евнухов, янычар и т.д., но потомственного дворянства не было. Когда мы учили в 8 классе "Смерть поэта", я не мог понять фразы: "А вы, надменные потомки известной подлостью прославленных отцов".
Вроде бы про аристократов, а подлых, с "чёрной кровью" вместо голубой. Спрашивать учителя было бесполезно - раз феодал, значит, "редиска", и подлый, и кровь чёрная.
Но вот возьмём Пушкина:
…Я, братцы, мелкий мещанин.
Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов…
Александр Сергеевич скромничал - Алексашка Меншиков не только торговал блинами и пирогами с зайчатиной, но и был в предосудительных отношениях с Петром Алексеевичем, или, говоря современным языком, примыкал к сексуальным меньшинствам. Позже Алексашка сошёлся с "мин херцем" на почве, а точнее - на теле Марты Скавронской, жены шведского солдата. Попав в русский плен, Марта за несколько дней делает головокружительную карьеру, пройдя по цепочке от простого русского драгуна до Алексашки, а затем попадает к "мин херцу". В результате Алексашка становится Светлейшим князем Меншиковым, Марта - императрицей Екатериной I, а её чухонские родственники - графами Скавронскими.
Ваксил сапоги граф Кутайсов, правда, тогда он был не графом, а мальчиком-турком, подаренным для развлечения цесаревичу Павлу. Мальчик вырос, Павел стал царём и сделал мальчика графом Кутайсовым и вторым после себя лицом в империи. После итальянского похода Павел отправил к Суворову графа Кутайсова. Суворов, увидев важного вельможу, не растерялся - вызвал денщика Прошку и начал распекать его за пьянство, ставя в пример Кутайсова: "Вот, мол, турка был таким же лакеем, но не пил и в графы попал, а ты…"
С придворными дьячками пел граф Разумовский, точнее, украинский свинопас Гришка Розум. Цесаревне Елизавете Петровне понравился голос Григория, а в постели она нашла у него ещё ряд достоинств. С воцарением Елизаветы свинопас Розум стал сиятельным графом Разумовским.
В князья из хохлов прыгнул Безбородко, секретарь Екатерины II. Надо сказать, что Безбородко был очень способным и талантливым администратором и политиком, но, увы; происходил из простой крестьянской семьи.
Понятно, что и Пушкина, и Суворова, потомков древних родов коробило от подобных князей и графов. Недаром Суворов во дворце Екатерины низко кланялся лакеям. "Что вы, Александр Васильевич, ведь это же простой лакей". - "Протекцию ищу, голубчик, сегодня лакей, а завтра граф". Чтобы как-то выделиться из такой компании, Пушкин острил: "Я, братцы, мелкий мещанин", а князь Суворов велел на надгробном камне высечь: "Здесь лежит Суворов".
Преступлений, подлостей и мерзостей не стеснялись не только новоявленные князья и графья, но и их "надменные потомки". Братья Орловы стали графами за зверское убийство в Ропше императора Петра III. Двадцатилетний Платон Зубов стал официальным фаворитом Екатерины II, которой тогда было под 70 лет, за что получил огромное состояние и графский титул.