Спокойно! Вспомним – на дворе 1928 год. Это еще НЭП (политика нового экономического развития, когда действует частная собственность). Но "чистка мозгов пролетарскими истинами" идет уже полным ходом – быстрее даже, чем социальное высмеивание частной собственности. Старая сказка объявлена "ненужными лохмотьями" литературы, "детскими глупостями". Празднование Нового года у елки-красавицы запрещено, как не отвечающее духу социалистических праздников. В самом деле, какой еще Новый год? Эдак и про Рождество вспомнится. Но ведь "религия" нового государства – атеизм. Даже игры в куклы запрещены для социалистических девочек, как классово чуждые. Знаете, что придумали ретивые классовые воспитатели? Вместо кукол стали давать детям в яслях и детсадах уродливые фигуры толстых попов. Считалось, что, увидев эдакие страшилища, дети навсегда отойдут от религии. Но произошло невероятное – девочки "усыновили" и таких страшилищ. Ведь любят же разных, не только красавцев. Нет других кукол – и "попы" стали ненаглядными в прямом смысле слова.
Волшебство и разные там чудеса оказались не ко двору и даже под запретом. Но как же тогда существовать сказке как жанру?! Олеша нашел парадоксальный выход – отказался от волшебников и чудес с первой строки "Трех толстяков". Но думаете, так-таки и отказался? Он же был не по годам мудр, насмешлив и парадоксален, этот черноволосый живчик, некогда перебравшийся в столицу Москву из славной Одессы. Никто никогда не скажет, что одессит когда-нибудь не смог найти выход из затруднительного положения!
И Олеша нашел. Да, написал он: время волшебников прошло, настало время ученых, знающих все и обо всем, таких как доктор Гаспар Арнери, с чьих приключений и начинается повествование. Да, старые сказки устарели, и не нужны больше волшебные традиции – но…
Если читать "Трех толстяков" – страницу за страницей, – ясно ощущается преемственность данной сказки, идущая от других:
– Начнем с того, что символично имя одного из главных героев – Просперо. Но это же персонаж великой драматической сказки-притчи Шекспира "Буря". И там Просперо – могущественный волшебник, как раз эту самую бурю и вызвавший. В сказке Олеши оружейник тоже вызвал бурю – поднял народ на восстание против Трех толстяков.
– Вспомним и черную пантеру, с которой выходит из зверинца Просперо (да это же Багира из "Маугли" Киплинга).
– Ну а переодевание Тибула в костюм восточного паши с длинным носом (тот самый костюм, в котором он играл в пантомиме "Поход в Каир") – это прямая отсылка к "Калифу-аисту" Гауфа, между прочим, любимого сказочника Олеши.
– И основополагающий символ для сказки – железное в жестокости сердце наследника Тутти (опять же отсылка к Гауфу с его пугающей сказкой о Каменном сердце).
Дж. Ромни. Иллюстрация к "Буре"
– Еще здесь идет перекличка с сюжетом "Грибуля" Жорж Санд: три толстяка, как и господин Шмель, не имеют собственных наследников и берут воспитанника, которого мечтают обратить в свою "веру в богатство". Но как и Грибуль, мальчик Тутти не желает становиться злым и подлым.
– Ну и конечно тема девочки-куклы, реального человека и его бездуховного двойника (это сказки Гофмана).
То есть вроде бы, отрицая "всякие чудеса" на волне времени, грустно смеющийся одессит Юрий Олеша на самом деле выстроил свой сказочный роман вполне в русле волшебной традиции предшественников-сказочников. Недаром потом он таки признается:
"Сказочная литература, прочитанная в детстве, произвела на меня могущественное впечатление. Роман "Три толстяка" я написал под влиянием этого впечатления… Сказка является отражением жизни общества. И люди, умеющие превратить сложный социальный процесс в мягкий прозрачный образ, являются для меня наиболее удивительными поэтами. Такими поэтами я считаю братьев Гримм, Перро, Андерсена, Гауфа, Гофмана".
Вот вам и "новая сказка"! Конечно, прямых чудес здесь нет. Тибул превращается в негра посредством краски и жженой пробки, продавец шаров летает не на ковре-самолете, а на связке воздушных шариков, куклу наследника Тутти создает мастер-ученый Туб, но… Сама атмосфера романа абсолютно волшебная – кукла растет, как реальная девочка, а живая девочка на время превращается к куклу. Иногда эта сказочность смешна, как в приключениях продавца воздушных шаров, которого чуть не съели вместе с тортом, в который он упал с высоты своего полета. Иногда жутковата, как в сцене встречи девочки Суок со старым ученым Тубом, который отказался поставить наследнику Тутти железное сердце и потому попал в страшное заключение в королевском зверинце, где и сам оброс шерстью и стал чудовищем.
Да и заканчивается сказка на странной грустно-недосказанной ноте, словно ее оборвали на признании этого самого ученого Туба, написавшего в своем предсмертом послании:
"Прости меня, Тутти, – что на языке обездоленных значит: "Разлученный". Прости меня, Суок, – что значит: "Вся жизнь"…"
Впрочем, в сказке Олеши, как и в "Грибуле" Жорж Санд, выявилось главное правило Добра и зла: Добро, пусть и загнанное в угол, как наследник Тутти, все равно "прорастет" – мальчик отринет зло и прорвется к миру ДОБРОТЫ. И Доброта эта умножится, как умножатся силы друзей, когда они все вместе и рядом. А вот зло всегда бесплодно. Как Три толстяка, как господин Шмель – у них нет собственных наследников, и они вынуждены искать воспитанников.
Кстати, на этом же сюжете – поиске наследника богатства – окажется замешена и еще одна известнейшая сказочная повесть ХХ века – "Тим Талер, или Проданный смех". Но о ней речь позже. И конец там самый оптимистический, как и в сказке XIX века "Грибуль".
А вот сказка грустного сказочника Юрия Олеши заканчивается не на победной ноте, а на многоточии. Словно автор и сам не знает, чем же НА САМОМ ДЕЛЕ закончится вся эта история. Странно. Непонятно. Или, может, мудрец из Одессы уже тогда предчувствовал, что в классовой победе не все однозначно? Что впереди явно не одни победные фанфары, а много чего-то такого, что даже сказочная фантазия не сможет вообразить?
Впереди были "враги народа", собранные для ГУЛАГа, партийные чистки и репрессии, невиданный всеобщий энтузиазм и миллионы жертв этого энтузиазма. Ну а потом война – и опять "Вставай, страна огромная!..".
Разве ТАКОЕ может вообразить хотя бы самая жестокая сказка? Нет, это может сделать только сама жизнь…
Обидно, что после особого взлета "Трех толстяков" творчество Олеши словно застопорилось. Его пьесы трудно пробивались к сцене, а после войны его вообще редко печатали. Недаром в письме к жене он напишет:
"Просто та эстетика, которая является существом моего искусства, сейчас не нужна, даже враждебна – не против страны, а против банды установивших другую, подлую, антихудожественную эстетику".
Вот вам и застопорившееся многоточие после феерических побед.