Ансамбль Дома моды Бальмена, 1957/1958
– Малышка, о которой я вам говорил.
Светлые волосы, рассыпавшиеся на блузке из белого полотна, облик юной девушки, похоже, им нравятся.
– Вы уже показывали коллекцию?
– Да, в прошлом году.
– Чем занимались с тех пор?
– Дублерша.
– Ходить умеете?
– Думаю, да.
Они кивают. Бальмен:
– Да, действительно! Я видел вас в Лионе.
Диор:
– Из нее надо что-то сделать.
На следующий день у выхода из студии ко мне подходит посетитель:
– Мадемуазель, мы заметили вас во время репетиции в Лионе. Считаем, что вы хорошо показываете.
Это модельер от Нины Ричи. У меня заходится сердце, неужели! Я такая скромная, меня…
– Сколько вы зарабатываете?
– Тысячу четыреста.
– Нина Ричи предлагает тысячу семьсот.
– Месье, я должна подумать.
Я вся в сомнениях. Ведь здесь с Бальменом и Диором…
Я поднимаюсь в студию, где сталкиваюсь со своим "врагом" Кристиной, пришедшей с визитом. Я не знаю, что делать:
– Мадемуазель, мне предлагают…
(Я всегда действовала ей на нервы.)
– Идиотка, влезай в профессию! Вроде не хромоножка, не безрукая. Разве здесь у тебя нет шансов? Сядь и не пудри нам мозги!
Я звоню к Нине Ричи и говорю, что Лелонг "гарантирует мне больше".
Январь 1943-го. Вот уже год, как я прозябаю в Доме! Летняя коллекция вызревает, ее покажут через месяц. Большинство манекенщиц Лелонга уже задействованы. Я немного взбодрилась… Что сделают для меня мои защитники?
– Пьер, я подумал о платье для малышки Жаннин.
– Забавно, дорогой! Я тоже.
Сеансы в большой студии, где снова властвует холод. Склоняясь надо мной или ползая на коленях по листам со своими набросками, Бальмен и Диор колдуют. Иногда к ним в качестве арбитра присоединяется Лелонг.
Сейчас, спустя какое-то время, эти недели превратились для меня в сказку. Представьте себе начинающую актрису, которую заставляют работать одновременно Деланнуа и Карне. Диор задумал для меня платье "Сильвия" из черной шерстяной ткани с большим декольте, с лифом в обтяжку, красивыми складками, расширяющееся после бедер. Потрясающая линия!
Бальмен трудится над "Маржолен", черным прямым платьем, из-под которого выглядывает вышитый жилет из кремового атласа с цветочками по краям.
– Поздравляю! – одобряет господин Лелонг. – Это дитя вдохновило вас.
Сам хозяин, как и полагается, в последний час (таков обычай!) решает проблему "свадебного платья":
– Также возьмем малышку.
Простенькое платье из белого сатина, застегивающееся на пуговицы сверху донизу. Шедевр вкуса!
Великий день! В четыре салона набилось две тысячи человек: три ряда стульев, а сколько стоячих мест!
Какой страх… и какие надежды! Я во всеоружии вот уже час в перегретой кабине, где звезды в руках швей, перчаточниц. Слышны слова:
– Я видела Пиге!
– Похоже, здесь Жак Фат!
Рисовальщики, художники, фотографы, первые портнихи, вооруженные булавками, вторые портнихи, шляпницы у зеркал. Напряжение растет, все в лихорадке. Я жду, ноги подкашиваются. "Первая" прошла, "вторая"… Меня оставили, чтобы заполнить первую паузу.
Я иду восьмой в платье Бальмена, его мягкое облегание придает мне силы. Советы господина Ренвилля: мелкие шажки без покачиваний; голову держать высоко, но без зажатости; улыбка, но не цепляющая. Спонтанные аплодисменты, одобрительные кивки.
Быстрее надеть платье "Сильвия"! Так быстро! Слишком быстро! Мне уже кричат:
– Пауза! Быстрее, малышка!
На этот раз аплодисменты кажутся более бурными. Слышу шепотки:
– Мила!
– Восхитительна!
– Хорошо сложена!
Возвращаюсь, задыхаясь от счастья. Господин Лелонг на ходу подмигивает мне.
Полчаса спустя, когда я надела "свадебное платье", происходит нечто странное! Ощущение мира и спокойствия. В кабине все столпились вокруг меня! Подружки невесты – им не надо завидовать мне, ведь на них платья из синего пике с отворотами ярко-голубого цвета, а в волосах гнездо голубки – складывают руки на груди:
– Посмотрите! Как она очаровательна! Бальмен и Диор чуть ли не рвут на себе волосы:
– Почему мы не сшили для нее больше платьев!
Когда объявляют: "Невеста", я, возглавляя небольшой кортеж, вновь и вновь повторяю про себя советы Ренвилля, переступаю порог салона и перестаю видеть окружающее. У меня кружится голова.
В первом салоне стоячих мест бурные аплодисменты… Медленно шествую вперед… вскоре второй салон… Потом третий… Я в слезах. Как завершить это шествие? И вернуться? Я словно раздвоилась. Слышу только "браво", целый хор "браво". Тушь течет, слипаются веки. Наверное, я выгляжу уродиной! Никто ничего не замечает. Буря. Я замедляю шаг, забыла о величественной поступи, боюсь упасть, запутаться ногами в шлейфе. Думаю о маме, сидящей в зале: "Мама, расскажешь папе, все нормально, я добилась успеха…" Потом мой мозг пустеет. Я на Небесах. И уже никаких мыслей!
На выходе попадаю в объятия господина Лелонга, он целует меня:
– Вы были превосходны! У вас будет своя коллекция!
Я убегаю в кабину, чтобы выплакаться, пока… пока целый час с четвертью мою дверь осаждают репортеры, рисовальщики Тушаг и Мург, директора журналов L’Officiel de la Couture, L’Art et la Mode, туча фотографов.
Приятельница доносит слова Пиге, только что сказанные Лелонгу:
– Ничего особого вы не сделали… Отдадите мне эту малышку? Те же слова произносит Жак Фат.
Лелонг непреклонен:
– Я держал ее в резерве. Она станет моей звездой.
VIII. Ошибка
Когда я утром явилась на работу, меня тут же вызвал к себе господин Лелонг:
– Мы ошибались, не дав больше платьев для показа. Ошибка Кристины. А Нина Ричи действительно предлагала вам тысячу семьсот? Вы их получите и здесь.
Когда я вышла, меня окружили подруги:
– Тебя уволили?
(Когда вызывает хозяин!..)
Я принимаю таинственный вид:
– Напротив! Костюмерша:
– Теперь Жаннин получит право носить все модели.
Вот оно, везение! Фотографы (некоторые уже влюбились в меня) не дают прохода. Они создают мне такую рекламу в прессе!