Государство не могло похвалиться лучшим успехом и в деле регулирования заработной платы. В средневековых городах, когда, в пятнадцатом веке, начало всё резче обозначаться разделение между мастерами и их подмастерьями или подёнщиками, подмастерья выставили свои союзы (Gesellenverbande), принимавшие иногда интернациональный характер, против союзов мастеров и купцов. Теперь государство взяло на себя улаживать их споры, и по статуту Елисаветы, 1563 года, на мировых судей была возложена обязанность устанавливать размер заработной платы, так, чтобы она обеспечивала "благоприличное" существование подёнщикам и ученикам. Мировые судьи, однако, оказались совершенно беспомощными в деле примирения противоположных интересов хозяев и рабочих, и никак не могли принудить мастеров подчиняться судейским решениям. Закон о заработной плате постепенно обратился, таким образом, в мёртвую букву и был отменён в конце восемнадцатого века. Но в то время как государство принуждено было отказаться от функции регулирования заработной платы, оно, тем не менее, продолжало сурово запрещать всякого рода союзы между подёнщиками и мастеровыми с целью увеличения заработной платы или удержания последней на известном уровне. В течение всего восемнадцатого века государство издавало законы, направленные против рабочих союзов, и в 1799 году оно окончательно запретило всякого рода комбинации рабочих под угрозою самых суровых наказаний. Фактически, британский парламент лишь следовал в этом случае примеру Французского революционного Конвента, который тоже издал в 1793 году драконовский закон против рабочих коалиций; коалиции между известным числом граждан рассматривались революционным собранием, как покушения против верховной власти государства, о котором предполагалось, что оно в равной мере охраняет всех своих подданных. Дело разрушения средневековых союзов было, таким образом, закончено. Теперь, и в городе, и в деревне государство царствовало над малосвязанными между собою агрегатами отдельных личностей и готово было самыми суровыми мерами предотвращать всякую попытку восстановления каких бы то ни было особливых союзов между ними. Таковы были те условия, при которых стремлению к взаимной помощи приходилось пролагать себе путь в девятнадцатом веке.
Нужно ли говорить, однако, что все указанные сейчас меры всё-таки не в силах были уничтожить это стремление? В продолжение восемнадцатого века, рабочие союзы постоянно восстановлялись. Не были они приостановлены и теми жестокими преследованиями, которые явились результатом законов 1797-го и 1799-го г. Рабочие пользовались каждым недосмотром в законе и в установленном им надзоре, каждым промедлением со стороны мастеров, обязанных доносить об образовании союзов, чтобы сплачиваться между собой. Под покровом дружеских сообществ взаимной помощи (friendly societies), похоронных клубов, или же тайных братств, союзы распространялись повсеместно: в ткацкой промышленности, среди рабочих ножевого ремесла в Шеффильде, среди рудокопов, и при этом формировались также энергичные федеральные организации, чтобы поддерживать местные союзы во время стачек и преследований.
Отмена закона против коалиций или комбинаций (Combination Lavs), в 1825 году, дала новый толчок движению. Во всех производствах немедленно были организованы союзы и национальные федерации, а когда Роберт Оуэн начал организацию своего "Великого Консолидированного Национального Союза" профессиональных союзов, то в несколько месяцев ему удалось собрать до полумиллиона членов. Правда, этот период относительной свободы продолжался недолго. Преследования снова начались в тридцатых годах, а в промежуток между 1832 и 1844 годом последовали известные свирепые судебные приговоры против рабочих организаций со ссылкой на каторгу в Австралию. Оуэновский "Великий Национальный Союз" был распущен, и по всей стране, как частные предприниматели, так ровно и правительство в своих мастерских, начали принуждать рабочих порывать всякие связи с союзами и подписывать "документ", то есть отречение, составленное в этом смысле. Юнионистов (членов рабочих союзов) преследовали массами, и их подводили под действие закона "О хозяевах и их слугах", в силу которого довольно было простого заявления хозяина фабрики о якобы дурном поведении его рабочих, чтобы массами арестовывать и их осуждать.
Стачки подавлялись самым деспотическим путём, и поразительные по своей суровости приговоры выносились за простое объявление о стачке, или за участие в качестве делегата стачечников, - не говоря уже о подавлениях военным путём малейших беспорядков во время стачек, или об осуждениях, следовавших за частыми проявлениями разного рода насилий со стороны рабочих. Практика взаимной помощи, при подобных обстоятельствах, являлась далеко не лёгким делом. И всё-таки, несмотря на все препятствия, о размерах которых наше поколение не имеет даже должного представления, уже с 1841 года началось возрождение рабочих союзов, и дело объединения рабочих неустанно продолжалось с тех пор, вплоть до настоящего времени, пока, наконец, после долгой борьбы, длившейся более ста лет, не было завоевано право вступать в союзы. В настоящее время, как известно, почти четверть всех рабочих, имеющих постоянную работу, т. е. около 1.500.000 человек принадлежат к рабочим союзам (тред-юнионам).
Что же касается других европейских государств, то достаточно сказать, что вплоть до очень недавнего времени всякого рода союзы преследовались в них, как заговоры; но, не смотря на это, они существуют везде, хотя им часто приходится принимать форму тайных обществ, в то же время распространение и сила рабочих организаций, в особенности "рыцарей труда" в Соединённых Штатах и рабочих союзов Бельгии ярко проявились в стачках девяностых годов девятнадцатого века.
Необходимо, однако, помнить, что самый факт принадлежности к рабочему союзу помимо возможных преследований требует значительных пожертвований деньгами, временем и неоплаченною работою, и влечёт за собой постоянный риск потерять работу за одну лишь принадлежность к рабочему союзу. Кроме того, юнионисту постоянно приходится помнить о возможности стачки, а стачка - когда исчерпан весь ограниченный кредит у хлебника и закладчика, а платы из стачечного фонда не хватает на пропитание семьи, - ведёт за собою голодание детей. Для людей, живущих в близком общении с рабочими, затянувшаяся стачка представляет одно из самых раздирающих сердце зрелищ; легко можно поэтому вообразить, что значила стачка лет сорок тому назад в Англии, и что она значит ещё до сих пор в неособенно богатых частях континентальной Европы. Постоянно, даже в настоящее время, стачка заканчивается полным разорением и вынужденною эмиграциею чуть не целого населения данной местности, причём расстреливание стачечников по малейшему поводу, или даже и без всякого повода, до сих пор представляет самое обычное явление на континенте.