Введение
Заговор / Теория
Это эпоха заговоров, эпоха связей, ссылок, тайных взаимосвязей.
Дон Делилло. Бегущий пес
Будущему предстоит решить, не больше ли фантастики в моей теории, чем мне было бы приятно признать, и не больше ли правды в фантазиях Шребера, чем это пока кажется остальным людям.
Зигмунд Фрейд. Психоаналитические заметки об автобиографическом описании случая паранойи
Неважно, насколько паранойя захватила тебя, - ее всегда будет недостаточно.
Секретные материалы
Похоже, что на заре нового тысячелетия конспирологические теории в Америке встречаются на каждом шагу. От "Дж. Ф. К." к "Секретным материалам", от взрыва в Оклахоме до взрыва самолета рейса 800 компании TWA, от слухов, будто бы ЦРУ распространяет крэк в гетто, до подозрений насчет того, что ВИЧ/СПИД вывели в одной из правительственных лабораторий, - за последние пару десятков лет язык заговора стал типичной чертой политического и культурного ландшафта. Даже первая леди страны сделала ударение на слове "заговор", выступая на национальном телевидении. Во время интервью программе "Today" телекомпании NBC незадолго до того, как ее муж публично признался в скандальной истории с Моникой Левински, Хиллари Родэм Клинтон набросилась на обвинителей президента, заявив, что имеет место "крупный заговор правых, начавшийся против… мужа с того самого дня, как он стал президентом". И хотя эго замечание вызвало массу комментариев и чересчур много насмешек, не в последнюю очередь на радио, тем не менее оно прозвучало вполне в духе времени. Возможность конспирологического объяснения стала считаться само собой разумеющейся (или, по крайней мере, к нему стали цинично апеллировать) повсеместно - начиная от самых мрачных закоулков Интернета вплоть до Белого дома.
Тщательно заготовленная "импровизация" Хиллари Клинтон - показательный признак того, насколько заметным в последние годы стало конспирологическое мышление. Между тем у конспирологических теорий в США давняя история. Можно даже попытаться доказать, что сама республика создавалась в атмосфере страхов и голословных заявлений с обеих сторон, при том, что вожди американской революции были прекрасно обучены разгадывать политические интриги и обман - этому они научились у английской политики. "Они размышляли о них, - пишет Бернард Бейлин, - с нарастающей ясностью - не просто о неверных или даже губительных политических установках, попирающих принципы, на которых зиждется свобода, но о том, что казалось доказательством, свидетельствующим ни о чем ином, как о намеренном нападении на свободу в Англии и Америке, тайком организованном заговорщиками". Предваряя статьей Бейлина обширную подборку американских текстов, объяснявших контрподрывную деятельность с точки зрения заговора, Дэвид Брайон Дэвис задается вопросом: "Возможно ли, чтобы обстоятельства революции заставили американцев считать сопротивление некой темной подрывной силе важнейшей составляющей их национальной идентичности?" Идентичность возникающего государства формировалась под воздействием неослабевающего страха перед зловещими врагами - как реальными, так и вымышленными, как внешними, так и внутренними. Американская история с лихвой навидалась нативистской* демонологии, когда здешние граждане били в набат, встревоженные угрозой в адрес богоизбранной нации: воображение рисовало им диверсионные силы католиков и коммунистов, масонов и повстанцев.
Обычно эти контрподрывные страхи воспринимались где-то на уровне маргинального бреда, как неизменная, но все же незначительная черта американской политической жизни. Однако начиная с 1960-х годов конспирологические теории стали намного заметней, превратившись из излюбленной риторики захолустных паникеров в язык, понятный множеству обыкновенных американцев. А после убийства президента Кеннеди в 1963 году конспирологические теории стали обычным элементом повседневной политической и культурной жизни - не столько случайной вспышкой контрзаго-ворщических нападок, сколько неотъемлемой частью размышлений обычных людей, раздумывающих о том, кго они и как устроен мир. Как гласит народная мудрость, теперь нужно быть немного параноиком, чтобы остаться в своем уме. Некая разновидность пресыщенной паранойи стала нормой как в поп-культуре, так и в популистской политике. Есть постоянная опасность, что эта паранойя выйдет из-под контроля, но в то же время ее сдерживает парадоксальное самоироничное осознание этого диагноза. Я, может, и параноик, рассуждает человек, но это не значит, что они не будут пытаться поймать меня. В наше время конспирологические теории все реже считаются признаком умственного расстройства. Скорее это ироничная позиция по отношению к знанию и вероятностному характеру истины, реализующаяся в риторической плоскости двойного отрицания. Теперь конспирологические теории предстают в качестве симптома, в котором уже заложен диагноз болезни. Риторика заговора воспринимает себя всерьез, но в то же время ко всему, даже к своим заявлениям, она относится с сатирическим подозрением. Чаще всего современная культура заговора отмечена ставшим привычным цинизмом, ибо люди готовы поверить в самое худшее о мире, в котором живут, даже если они демонстрируют ностальгическую доверчивость, пребывая в постоянном шоке оттого, что им приходится обнаруживать, что все на самом деле так плохо, как они подозревают. В этой книге исследуется, каким образом и вследствие каких причин изменившаяся культура заговора за последнюю четверть века обрела такое влияние.
Чаще всего конспиролога представляют одержимым, ограниченным психом, сторонником правых и поборником крайних мер в политике, у которого вдобавок есть опасная склонность считать обычных подозреваемых козлами отпущения. Но за последние десятилетия образы и риторика заговора перестали быть фирменным стилем одних лишь законченных параноиков. Теперь они получили распространение и в аристократической, и в народной культуре и стали частью обыденного мышления. Логика заговора стала источником готовых сценариев как для развлекательной культуры, так и для литературы, начиная с гангстерского рэпа Wu-Tang Clan до романов Дона Делилло. В то же время можно утверждать, что наряду с развитием культуры по поводу заговора, сама культура заговора стала скрытой технологией американской политики, учитывая процесс усиления национальной безопасности за последние полвека. За вторую половину XX века случилось немало событий, в результате которых преследование политических целей тайными средствами стало для политического истеблишмента само собой разумеющимся. Предположение, что заговор есть способ объяснения и в то же время средство из политического арсенала, и очертило то пространство, которое можно назвать "культурой заговора".
В этом исследовании будет показано, что теперь в конспирологических теориях уже не столько выплескиваются паникерские страхи по поводу случайного нарушения привычного хода вещей, сколько находит свое выражение не совсем беспочвенное подозрение о том, что в самом по себе привычном ходе вещей есть доля заговора. Соответственно изменился и стиль культуры заговора: твердая убежденность в существовании конкретного демонизированного врага сменилась циничным и общим ощущением вездесущего - и даже необходимого - присутствия каких-то тайных сил, плетущих заговор в мире, где все связано. Уверенность порождает сомнения, и заговор стал допущением по умолчанию в эпоху, научившуюся никому не доверять и ничему не верить.