Мы гибнем, а они с удовлетворением подсчитывают прибыль-убыль личного состава Попытайся запереть его на корабль в «боевом погружении» – и ты увидишь, что будет… Ох как его скрючит… Полковник флота. Заколачивает деньги, считается героем. А на деле – крыса. Крыса. Крыса ты, – Корвен икнул и вдруг примирительно произнес: – Ну ты не обижайся. Я не со зла.
Полковник все-таки обиделся. Поэтому через пять минут нас сцапала корабельная полиция. Мы были препровождены в изоляционную камеру. Это было пустое помещение – пятиметровый куб с некрашеными стальными полом, стенами и потолком, двумя кроватями и примитивным санузлом. Здесь было неэстетично, противно, тихо. Но, в общем-то, жить можно.
В изокамере провели мы почти сутки. О нас забыли все, кроме сервисавтоматов. В положенное время открывалась ниша с синтезпродуктами – отвратными на вкус, входящими в наказание. Впрочем, смог проглотить я их только через несколько часов, да и то через силу. Похмелье было жуткое. А из каких-то садистских устремлений нам не давали пользоваться аптечкой, предложив бороться с недугом самостоятельно.
За время заключения я не раз зарекся не пить никогда и ничего крепче воды. Как же мне было плохо. Немножко утешало, что Корвену было не лучше.
– И как нас накажут? – через силу усмехнулся он. – Выбросят в открытый космос?
– До этого не дойдет, – буркнул я.
– Я что-то не помню, что было, – он встряхнул головой и взвыл от боли. – Ничего не помню,
– Правда?
– Провал. Сколько же мы выпили?
– Много.
– До трибунала хоть не допились?
– Вряд ли. В худшем случае – дисциплинарная комиссия.
– Снимут по золотой полоске, – вздохнул Корвен. – Только истребитель дали… Как бы не сняли. С него…
– Не снимут. Каждый истребитель на счету.
– Это ты прав… Я напомнил Корвену, как он поганил полковника-кадровика.
– А что, я неправильно сказал ему? – пожал плечами Корвен.
– А правду слушать еще досаднее.
– Обидно за правду страдать… Я бы извинился, но крыса наземная это не оценит.
– Ладно. Выдержим…
Выпустили нас на вторые сутки. Помощник начштаба сухо приказал привести себя в порядок и через час быть у адмирала.
Это был первый раз, когда мы оказались с адмиралом Ларменом лицом к лицу. И, надо заметить, лицо у него было суровое и строгое. Он буравил нас взглядом.
– Ну что, содруги офицеры? Мы молчали.
– Доложите, – потребовал он. – Хочу слышать из первых уст.
Я как единственный из нашей компании, не утративший память, рассказал, пытаясь сгладить углы:
– Лейтенант Корвен выразился в том плане, что полковник основное время проводит на поверхности и недостаточно знаком с нуждами и проблемами боевых подразделений.
– Недостаточно знаком, – кивнул адмирал. И почти дословно процитировал, как Корвен ругал полковника, То ли кадровик обладал хорошей памятью, то ли была запись разговора. – Это вы говорили?
– Так точно, – кивнул Корвен. – Виноват.
– Как вы сумели обработать комп бара, что у него вышибло все предохранители?
– У него что-то замкнуло, – ответил Корвен. – Мы пили, думая, что это в пределах допустимого, надеясь на технику. А когда поняли, что машина сломалась, было поздно…
– Мы выбрали неправильный маневр. И прошли точку возврата, за которой назад пути нет, – сказал я.
– Я знаю этот термин, – кивнул адмирал. – Значит, Роплера вы обозвали наземной крысой.
– Так точно, – виновато потупился Корвен.
– А вы герои, которые гибнут в пламени, когда наземные крысы ставят галочки в бумажках и компьютерах, – он вдруг усмехнулся, а уши Корвена заалели. – За это положена дисциплинарная комиссия.
– Так точно.