Я который раз поймал себя на мысли, что мне хочется, чтобы приборы показали вакуумвозмущение и из глубин вакуума начали бы выныривать туши мерканских кораблей-пробойников. И тогда повторится отчаяние и сладость боя. Тогда снова все станет в мире просто – уничтожить врага или быть уничтоженными им. Возможно, «плоскостники» не так уж и неправы, держа нас за психов, склонных к насилию над собой и другими. Интересно, я один такой псих? Вряд ли. По-моему, большинство пилотов мечтают о боевой работе и готовы платить за это по самой высокой цене – своими жизнями.
Тело электрически покалывало. Медицинский сервис скафа получил смутивший его сигнал и начал восстанавливать кровообращение в спине. Интересно, сумел бы я без этих процедур просидеть столько часов в тесной кабине.
– Разрешите вопрос, содруг капитан? – неожиданно для самого себя обнаглел я.
– Разрешаю.
– Вы давно знаете Вольгена и его десантников?
Я ожидал, что Талана в своей обычной манере отошьет меня так, что надолго отобьет желание на подобные вольности. Но она спокойно ответила:
– Восемь лет.
– Сколько? – я не поверил ушам.
– За десять лет боевой работы много с кем можно познакомиться.
Десять лет! Вот это номер. Пилоты столько не живут! Они или сгорают в своих истребителях, или, пройдя десяток раз через реанимационный контейнер, становятся полными неврастениками, годными только на то, чтобы разводить экзотические цветы в своем саду на провинциальной тихой планете.
– Равванские наемники. Кабацкие воины, – усмехнулся я.
– Это вы зря, лейтенант. Они умеют делать дела… И чаще дела грязные…
– Почему они выбрали меня объектом для забав?
– А вы мало ощущали на себе нездорового внимания?
– Последний из Галахварской школы?
– Последний.
– А вас этот факт не смущает? – я прижмурился, представив, какую бурю вызовут мои слова Но СС спокойно произнесла:
– Меня давно ничего не смущает, лейтенант. Но… но функционировало только жизнеобеспечение скафандров.
«Альбатрос» застыл неподвижно в пяти километрах от центра воронки. Теперь я мог рассмотреть объект. В центре воронки было темное пятно диаметром несколько сот метров. Такая темень, будто кто-то съел звезды.
– Там что-то есть, – прошептал я.
– Думаешь? – произнесла Талана, впервые обратившись ко мне на ты.
– Точно. Там какой-то предмет. Заслоняет звезды
– Может быть…
И тут в темном провале будто включили свет…
И я увидел ЕГО!
Яркий, полосатый – синий с белым, идеальный равнобедренный треугольник со стороной в пару сотен метров. Мне было ясно, что он соткан из нематериальной субстанции, но причину этой уверенности назвать не мог.
– Господи, – выдавил я. – Что это?
– Спроси у хозяев этого недоразумения.
– Если там есть хозяева, – буркнул я, хотя у меня возникло ощущение, будто кто-то огромный, непостижимый бесстрастно рассматривает нас, просвечивает самые сокровенные глубины души. Я почувствовал себя букашкой под микроскопом.
Сколько это длилось? Я потерял счет времени. Увяз в каком-то оцепенении. Мысли теряли четкость и текли плавно по каким-то своим, не зависящим от меня путям. Сначала это было страшно. Потом пришла эйфория… Мне вдруг стало хорошо. Мне захотелось распахнуть купол, оттолкнуться ногами и полететь к этому треугольнику Я очнулся, когда увидел, что пальцы мои шарят по рычагам экстренного аварийного отстрела колпака.
Зажал зубами губу. Ощутил вкус крови. Боль привела меня в чувство. Часы показывали, что прошло одиннадцать минут.
Между тем полосы на треугольнике пропали, и он стал ярко-изумрудным. Резало глаза, но взор я отвести не мог.
Треугольник качнулся. И вдруг начал вращаться, так что воспринимался теперь как изумрудный шар.