Приближение эпохи эмансипации чувствовалось в ослаблении телесных табу, что с огорчением отмечали представительницы предыдущего поколения: "Я замечаю в моих девочках постепенно развивающиеся дерзость и своевольство, что не предвещает ничего хорошего для их будущности. В их взглядах и осанке виднеется презрительность и совершенное отсутствие чувства смирения". Об отсутствии смирения свидетельствовали высокие каблуки и короткие платья-кринолины, в которых гордо вышагивали девицы 1860-х годов. В прошлом осталось грациозное "порханье" в бальных туфельках и кисейных платьицах, а два десятилетия спустя признаком несвободы будут считаться кринолины, на смену которым придут платья-матроски.
В эпоху эмансипации героиней литературы стала девочка "анти-кукла". Противопоставление бунтарки и пай-девочки – частый прием в повестях Л. Чарской. У кукольной красотки – "снежно-белое личико, темно-синие глаза, похожие на два великолепных сапфира, золотистые косы", у ее оппонентки глаза "громадные, темные, то мрачные и тоскливые, то светящиеся юмором, то печалью, то отважные, то робкие". Отказываясь от одного типа героинь (фарфоровая блондинка), Чарская следовала другим. Наряды ее своевольных героинь напоминают фей и ундин, барышни распускают темные волосы и украшают себя цветами. Мода на мистических красавиц появилась в эпоху символизма, и образ "девы озера" пришел на смену образу фарфоровой куклы. В этот период эпитет "фарфоровая" характеризовал героиню наихудшим образом.
Телесные подробности в картине утреннего умывания оправданы младенческим возрастом девочки (Крошки. Книжечка для малых детей. Изд. под ред. и пересмотрено Вл. Далем. СПб.; М.: изд. М.О. Вольфа, 1880)
Деятельницы эпохи эмансипации провозгласили право женщины перестать быть "фарфоровой куклой" и объектом мужских желаний ("для современной женщины оскорбительно полагать свою силу в красоте и основывать семейные отношения на чувственных инстинктах мужей"). О "чувственных инстинктах мужей", как и о своих собственных инстинктах, девочкам узнать было неоткуда. Источником запретных знаний служили горничные и кухарки, общаться с которыми барышням не рекомендовалось. Считалось, что они открывают девицам "постыдные" тайны, учат их изображать наивность и скрывать порок. Один из педагогов был поражен развращенностью ума своей ученицы, которая с деланной наивностью рассуждала об отношениях жениха и невесты. "В голосе ее мне сказалось многое, мне сказалось, что Надинька знакома с тайнами, открытых ей в грязных, цинических полунамеках, остротах, взглядах и действиях горничных, кухарок и разного дворового люда, люда, стоящего на последних ступенях нравственного развития". Педагог возмущен тем, что просвещением Надиньки занялся дворовый люд, а не будущий муж. В действительности "опыт жизни" Надинька получила в разговорах своей матери, которая обсуждала при дочери потенциальных женихов и способы их привлечения. Вольные разговоры с горничными дозволялись только девицам, уже готовым к выходу в свет. Удовольствие от фамильярных бесед с прислугой мемуаристка Е. Конради ставила в один ряд с первыми балами и французскими романами.
Девочки начала XX века не дожидались свадеб, чтобы узнать о телесных отношениях мужчин и женщин. Героиня одного из женских романов отстаивает перед матерью право на сексуальное знание "до свадьбы". Теперь, говорит она, "даже двенадцатилетняя девчонка все знает и все понимает" (на дворе уже 1915 год). Мать же взывает к девичьей скромности и стыдливости, в которых она сама была воспитана.
Авторы назидательных текстов со времен аббата Фенелона считали стыдливость лучшей защитой девочки от "грязных тайн". "Стыд, стыдливость есть отвращение от всего противного честности и благопристойности, в одеянии, в словах и в поступках. Бесстыдная женщина есть презреннейший и гнуснейший предмет". Госпоже Кампан принадлежит знаменитый афоризм: "Не мужчин должны опасаться девушки, а самих себя". Девушка, уступившая мужским притязаниям, будет осуждена и отвержена всеми, в том числе своим соблазнителем. Об этом напоминает дочери ее умирающая мать: "Мужчины так много себе позволяют, а как строги они в отношении женщин!"
Поддерживаемые публицистами, педагогами и писателями запреты в отношении одежды и поведения девиц находили сочувствие у физиологов. Доктора утверждали, что "одежда девушек должна соответствовать чувству стыдливости и женственности. С самого детства она должна прикрывать грудь и все тело дитяти на столько, чтобы впоследствии девушке казалось не только противным, но и положительно невозможным всякое неприличное облачение". Ссылки на мнения врачей придавали весомость морализаторским наставлениям ("Лучшее средство для сбережения красоты груди, по уверениям всех врачей, есть целомудренность").