Назидательные истории, несмотря на их неправдоподобие, вдохновляли детей из состоятельных семей на благотворительные поступки. Под влиянием книг или, возможно, наставляющих бесед княжна Ирина Александровна Романова выступила в роли благотворительницы. Во время прогулки по лавкам и магазинам Гостиного двора она стала свидетелем разговора между бабушкой и внучкой. Девочка просила бабушку купить куклу, а та уговаривала внучку отказаться от игрушки и купить на эти деньги книжку для брата. По воспоминаниям графини Камаровской, гувернантки при великой княжне, "Ирина Александровна быстро вынула 10 руб. золотом и также быстро сунула в руку девочке, выбежав из магазина. Я последовала за ней и тихо сказала ей: "Молодец!"" Правда, та же Камаровская жаловалась на то, что княжна была совершенно не ограничена в своих тратах. Чтобы приучить воспитанницу к экономии, графиня обратилась к родителям с просьбой ограничить карманные расходы девочки до 25 рублей (мать давала дочери по 200 рублей за раз). О состоянии кошельков девочек-благотворительниц авторы назидательных историй всегда умалчивали. Зато жесты, портреты и наряды создавали трафаретный образ, построенный на сравнении юной героини с ангелом. Ходульными были и образы бедных сироток, утешающихся благодеяниями благотворителей. Противоречивое соединение страдания и довольства судьбой имело свое объяснение: деление на бедных и богатых заведено от Бога; он же позаботился о том, чтобы сделать бедняков выносливыми для тяжелого труда и страдания. Дворянка Полина удивлена тем, что крестьянская девочка не носит башмаков. Та ей возражает: "А это на что? Мне Бог дал такую крепкую и толстую подошву, что лучше всяких башмаков" (повесть "Полина"). Бедняки смиренно ждут благодеяний и счастливы, получив в подарок дорогую куклу или модную шляпку. В реальной жизни дети бедняков чуждались господских игрушек, а вид больших кукол пугал их: не знакомые с такими предметами, они принимали кукол за живых людей и суеверно открещивались от них. Еще больше пугала угроза быть наказанными дома за барские игрушки. В автобиографической повести А. Бруштейн "Дорога уходит в даль" отец, возмущенный тем, что дочь хвастается говорящей куклой перед дворовыми девочками, отдает им игрушку. Смущенные девочки пытаются отговориться от навязанного подарка, за который наверняка дома отругают, но отец неумолим. Образ сурового отца, борющегося с классовыми предрассудками дочери, характерен для литературы советского периода. Той же эпохе принадлежат описания не книжных, а реальных детей, которые не хотят иметь проблем из-за дорогой куклы. В нравоучительных же текстах бедняки с радостью принимают подарки и готовы претерпеть наказание за минутное обладание барскими дарами. Они застывают в немом восторге перед игрушкой, а после кидаются целовать ручки у доброй барышни. При этом барышня ведет себя как взрослая дама, а крестьянская девочка как неразумное дитя. В "Записках петербургской куклы" юная благотворительница Лидия разрешает крестьянской девочке оставить у себя найденную в лесу куклу. Кукла рассказывает, как Матреша, неглупая и умелая девочка, "то целовала ручки Лидиньке, то обнимала меня, то чему-то весело смеялась, – восторгам ее не было конца". До начала XX века в детских изданиях сохранялась традиция описания рабской благодарности с целованием рук, поклонами до земли и внезапными потоками слез. Подобные концовки льстили самолюбию читательниц благотворительных историй. При этом не допускалось мысли о том, что дети из низших сословий могут быть довольны игрушками своего социального круга. На самом деле кустарные куклы идеально подходили для традиционных детских игр, а уж свободе обращения с ними барышни могли только позавидовать.
Девочка, пожалевшая денег для старика-нищего, изображена похожей на куклу (Вечера на Карповке. Чтение для маленьких детей. СПб.: изд. М.О. Вольфа, 1861)
Нравоучительные истории описывали мир дворянских детей как рай, попасть в который ребенок-простолюдин мог только в качестве игрушки, и такая перспектива рассматривалась как награда за усердие и труды. Малолетняя дворянка порхает в саду среди птичек и цветочков (рассказ "Настинька и Палаша"). "Настинька так была восхищена сими предметами, что радостные слезы омывали ее прекрасные глаза, не выступая из оных. Сердце ее, в столь приятных забавах, ощущало нежность и склонность к благотворению". Увидя бедную девочку, барынька рвется оказать ей благодеяние. Та убегает, но Настинька ловит бедняжку, как перед этим ловила бабочек и птичек: "Теперь-то ты моя пленница! О! я тебя держу, и ты у меня уж не вырвешься". Этот эпизод повторяет сюжет сентиментальных повестей, в которых бедная поселянка становится жертвой барских посягательств. Вырваться Палаше не удалось, и она принуждена стать участницей всех игр Настиньки. Когда барынька заболела заразной болезнью (оспа), то верная Палаша стала ее "сберегательницей". Рискуя жизнью, крестьянская девочка выхаживала больную ("Я не могу жить, не любя ее"). Когда барынька поправилась, то Палаше в награду за труды и преданность пошили новое платье.
Немало историй посвящено тому, как барышни берутся опекать и обшивать хорошенького крестьянского ребенка. Такая затея изображалась как нравственное и полезное времяпрепровождение (о драматической судьбе тех, кому выпало стать барской "игрушкой", писали авторы реалистических повестей). Девочка в книге А. Деревицкой "Живая кукла" (1857) мечтает о живой кукле. Ее тяготит бессмысленное шитье кукольных нарядов и скучная игра с бессловесной игрушкой. Мать берет для воспитания и развлечения своей дочери малютку. Девочка забавляется с живой куклой: расчесывает золотые локоны, наряжает, выводит на прогулку, является на детские праздники, вызывая зависть всех подруг. Впоследствии малышка заболевает от простуды и умирает (виновата в этом ее мать-простолюдинка, не уследившая за ребенком).