О чём мог думать тогда он - Василий Александрович Сухомлинский, наблюдая, как президент грубит Л.В.Занкову, объявляет недоверие к его экспериментальным поискам, открывающим новые возможности детей? Может быть, о том, о чём потом напишет в письме своему другу-единомышленнику Э.Г.Костяшкину: "Мне кажется, что многие мужи педагогики, которые управляют нашим кораблём, а сами не любят ни школы, ни детей: больше того, кое-кто из них глубоко ненавидит педагогику. Никакой педагогической мысли в рубке этого корабля нет".
Что я ещё мог бы вычитать на его грустном лице?
Наверное, то, о чём он будет писать опять-таки тому же своему другу: "В 1939 году женился. Когда я шёл на фронт, дома осталась жена Вера Павловна… Она не могла выехать, так как была беременной. Осталась у своих родителей. Во время оккупации её арестовало гестапо за распространение советских листовок, сброшенных с самолёта, за перепрятывание советских бойцов, бежавших из плена, за сохранение и передачу им оружия. Фашисты жестоко пытали её, выкололи глаза, после этого мучили ещё несколько дней, и потом повесили. Когда жена была в гестаповском застенке, к её родителям-старикам приехали два гестаповца и забрали больного десятимесячного ребёнка - якобы для того, чтобы мать его накормила. Они принесли ребёнка в камеру и сказали: если не скажешь, кто руководит вашей организацией, убьём сына. И убили на глазах у матери, а потом выкололи глаза и мучили. Обо всём этом я узнал после освобождения района. Я сам был при допросе нашими товарищами предателя-полицейского, который рассказал, как выколол ей "только" один глаз, а второй, мол, выколол не я, сжальтесь… Трудно передать словами горе, которое мне пришлось пережить… Я знаю, что и сейчас жив офицер, выколовший глаз жене и истязавший её"…
Сердце сидящего в зале человека с грустным лицом уже объявляло всему миру, что настала пора другой педагогики.
Конечно, не эта первая встреча была той радостью, которую я ждал. Она придёт ко мне попозже, чтобы придать мне веру и прояснить смысл любви к детям.
"Как любить детей"
Этой радостью для меня была статья Василия Александровича Сухомлинского, опубликованная в журнале "Радянська школа" в 1967 году. Статья называлась: "Как любить детей". Я читал и перечитывал её с восторгом, с удивлением. Надо же, так просто, страстно, ясно, мудро и смело говорить о том, что является всеначальной энергией образования и что так упорно выкидывает наука за борт своего корабля!
Во мне прояснилось многое, если не всё.
Меня охватило состояние, когда восклицают: "То же самое хотел сказать, но слов не находил".
Я переписал всю статью, как песню, из которой нельзя слова выкинуть. Я делал выписки, конспектировал. Я впитал весь её смысл в себя до той степени, что она стала моей, отражением моего духа.
Сейчас я пользуюсь тогдашними выписками и конспектами и заново переживаю состояние более чем сорокалетней давности.
Идеи, изложенные в статье, были как вулканические извержения, и их мог родить в себе только человек с судьбою Василия Александровича.
Статью он начинал так: в учительской среде можно услышать дискуссию - обязательно ли, чтобы каждый педагог любил детей? "А если я их не люблю? - щеголял своей оригинальностью один учитель. - Если от их галдежа у меня головная боль? Если я только и знаю светлые минуты, когда не слышу их и не вижу? Что же, прикажете оставить школу и переквалифицироваться?" Такому учителю Василий Александрович отвечает резко: "Да, надо оставить школу и приобрести другую специальность. Или же воспитать в себе любовь к Ребёнку - третьего не дано". Это потому что "любовь к Ребёнку в нашей специальности - это плоть и кровь воспитателя как силы, способной влиять на духовный мир другого человека. Педагог без любви к Ребёнку - всё равно, что певец без голоса, музыкант без слуха, живописец без чувства цвета".
Далее последует серия цитат, которые не нуждаются в комментариях.
"Нельзя познавать Ребёнка, не любя его".
"Речь идёт о мудрой человеческой любви, одухотворённой глубоким знанием человеческого, пониманием всех слабых и сильных сторон личности, - о любви, предостерегающей от безрассудных поступков и вдохновляющей на поступки честные, благородные. Любовь, которая учит жить, - такая любовь нелегка, она требует напряжения всех сил души, постоянной отдачи их".
"Мудрая любовь к детям - вершина нашей педагогической культуры, мысли и чувств. Сердечность, теплота, доброжелательность в отношении к Ребёнку, - то, что можно назвать общим словом - доброта, является результатом большой, длительной работы педагога над самовоспитанием чувств".
"Мудрая человеческая любовь к Ребёнку и детству - чувство, одухотворённое глубоким раздумьем, богатством мысли. Духовная пустота никогда не пробуждала и не питала подлинной любви".
"То, что мы вкладываем в понятие любовь учителя к детям, любовь детей к учителю, начинается… с удивления, с благоговения одного перед духовными богатствами другого и прежде всего перед богатством мысли".
"Любовь учителя к детям рождается в горении, в борьбе за человека, нередко - в муках".
Меня поражают сердечные откровения Василия Александровича. Посмотрите, как он пишет:
"Если бы я не познавал многогранности человеческого в Ребёнке, если бы каждый день не открывал перед собой чего-то нового в каждом Ребёнке, все дети казались бы мне похожими друг на друга - я не видел бы Ребёнка. А тот, кто не видит Ребёнка, не может и полюбить его".
"Я не могу себе представить, чтобы Ребёнок когда-нибудь надоел мне, чтобы я перестал любить его".
"В самих детях, в их оптимистическом мировосприятии - источник моей любви к ним. Мне хочется быть с детьми. Особенно сильным становится это желание тогда, когда по каким-то своим внутренним причинам я чувствую упадок духовных сил. Знаешь, что общение с детьми вдохновит бодрость, пополнит духовные силы, и потому в такие минуты больше, чем когда-либо, стремишься быть с детьми".
Василий Александрович не "из пальца высасывает" эти истины. Он описывает свою действительную педагогическую жизнь, описывает судьбы отдельных детей, которых преобразила и спасла его любовь.
"Было бы наивно, - говорит он, - представлять себе дело так, что все дети, которые приходят в школу, - красивые розы; и учителю не остаётся ничего, лишь только любоваться ими. Есть розы, есть и чертополох. Сколько приносят с собой дети уродливого, сколько бывает такого, когда сердце детское - как гнойник, как язва, корни которой уходят в глубину тех дней, когда перед Ребёнком только открывалось оконце в мир. Бывает, смотрят на тебя не чистые, честные, откровенные, а наглые, лицемерные глаза".
"Разве можно всё это любить?" - ставит он вопрос и даёт такой ответ: "Я люблю Ребёнка не таким, какой он есть, а таким, какой он должен быть. И когда удаётся очистить сердце детское от гнойника и язв, когда в глазах Ребёнка сияет одухотворённость красотой, а не блуждает лицемерная усмешка, я люблю этого настоящего человека, ибо в нём - частица моей души".
Откуда такое глубокое чувство и понимание Любви?
Василий Александрович дал мне и всему учительству, всем педагогам, всем воспитателям ответ на вечный вопрос, от которого мы увиливали. Это так же, как дал человечеству ответ на вечный вопрос Иисус Христос.
Спросите у Иисуса Христа, для кого он пришёл на Землю?
И мы услышим: "Я пришёл призвать не праведников, но грешников".
Спросите: кто имеет нужду во враче?
Он скажет нам: "Не здоровые имеют нужду во враче, но больные".
И что сделает пастух, если было бы у него сто овец, а одна из них заблудилась?
Иисус ответит: "Не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдёт ли искать заблудившуюся? И если случится найти её, то, истинно говорю вам, он радуется о ней больше, нежели о девяносто девяти не заблудившихся".
Только наивный спросит у Иисуса Христа: "Это как, Господи, всех, что ли, надо любить?"
Ибо мы имеем от Него вечную заповедь: "Возлюби ближнего своего как себя самого".
А теперь спросим у Василия Александровича: кому мы - учителя, воспитатели, педагоги - нужны, тем, которые уже воспитаны и обучены, или тем, кто в этом нуждается?
Спросим ещё: всех детей, что ли, нам любить, или тех только, которые сами уже любят нас?
Спросим по-другому: неужели любить нужно того, в сердце которого поселилось зло, и того, в глазах которого цинизм, и того, бессердечного и жестокого, бездушного и безнравственного? Любить этот "чертополох", этих духовных уродов?
Мы уже получили ответы на эти вопросы. "Да-да-да, - воскликнет Василий Александрович ещё раз, - всех, всех, всех детей нужно любить". И расскажет о том, как, любя "уродов", вылечивал их.
Вот о каком открытии читаю я в программной статье Василия Александровича:
"Искусство нашей профессии состоит в том, чтобы, ненавидя зло, не переносить ненависть на того, в чьей душе живёт оно".
А дальше расшифровывает эту идею:
"На мой взгляд, подавляющее большинство конфликтов между учителем и "неисправными", "безнадёжными" школьниками как раз и возникает там, где ненависть ко злу учитель переносит и на Ребёнка. Однако Ребёнок есть Ребёнок, а в том, что зло укоренилось в его сердце, виноваты взрослые".
И как же бороться со злом в душе Ребёнка?
Клин клином, что ли, вышибать?
Нет, избавить Ребёнка от зла злом нельзя.