Помимо фаллической символики, которой богата репрезентация небоскребов, башни-близнецы – точнее, их отсутствие – служат напоминанием не только о былом характере города, но и о традиционных моделях изображения Нью-Йорка в русской литературе: "Просыпаясь, мне не нужно было щипать себя, чтобы убедиться: Я – В ГОРОДЕ ЖЕЛТОГО ДЬЯВОЛА! Вот они – Вавилонские Башни, вот мои большие и сильные братья". "Город желтого дьявола" Горького, написанный по впечатлениям от заокеанской поездки идеолога русского соцреализма в 1906 году, на протяжении едва ли не целого столетия служил шаблоном репрезентации Нью-Йорка, и Америки в целом, не только в советской, но зачастую и в эмигрантской литературе, а название этого текста стало почти нарицательным. 11 сентября 2001 года эта культурно-идеологическая парадигма радикально переменилась: оказавшись в непривычном для себя положении жертвы, Нью-Йорк перестал восприниматься как хищник и вошел – ценой тысяч человеческих жизней – в новый период истории.
Эмиграция, диаспора, переезд
Периодизация волн эмиграции из России и Восточной Европы, как и сами понятия "эмиграция", "диаспора" или тем более "изгнание", – терминологическая проблема: любая попытка систематизации индивидуального опыта неизбежно ведет к упрощению и "выпрямлению" творческих и биографических траекторий. Отношения между диаспорой и метрополией тоже не являются чем-то стационарным, а находятся в постоянной динамике, меняясь от поколения к поколению в зависимости от конкретных исторических и политических обстоятельств. Далеко не полностью совпадают и сами волны эмиграции из России и бывших советских республик, имеющих свою историю (в том числе историю независимости от российской и советской империй), тем более – из других стран Восточной Европы (в этой книге речь идет о Литве, Украине, Польше и Беларуси). И все же до начала 1990-х годов, когда синонимом эмиграции стало прозаичное слово "переезд", эмиграция и метрополия, по метафоре Александра Гениса, "всегда напоминали два соединяющихся сосуда: чем больше давление в одном, тем выше уровень в другом". Пожалуй, наиболее ярко эта модель характеризует литературу третьей волны.
В широком смысле "третья волна" – "общепринятый термин для обозначения группы эмигрантов из Советского Союза <…>, уезжавших с конца 1960-х в Израиль и другие западные страны, особенно в Соединенные Штаты". Как литературное явление третья волна, включавшая в себя таких разных писателей, как Александр Солженицын и Иосиф Бродский, Наум Коржавин и Эдуард Лимонов, крайне разнородна. Солженицына, высланного из СССР в феврале 1974 года, к третьей волне причислять можно лишь чисто хронологически, поскольку стилистически и идеологически он стоял гораздо ближе к старой эмиграции, был более понятен ей, а не своему поколению русских литераторов на Западе. Тем не менее интенсивность издательской жизни и эстетический калибр третьей волны к концу 1970-х годов был таков, что Карл Проффер, основатель ныне легендарного издательства "Ардис", отзывался о ней как о "том замечательном десятилетии, которое погубило русскую эмигрантскую литературу", имея в виду, что благодаря не только разнообразию, но и профессиональному уровню писателей третьей волны ее уже нельзя назвать "ни эмигрантской литературой, ни советской литературой – это просто русская литература". К такому же выводу приходит Лев Лосев:
[Третью волну] трудно определить в эстетических терминах как конкретное литературное течение. <…> Философски и эстетически большинство писателей в изгнании имеют больше общего с коллегами-единомышленниками в России, чем со многими из коллег-эмигрантов. Не существует распределяющего критерия, помимо чисто географического, который позволил бы разделить современную русскую литературу на "советскую" и "эмигрантскую".
И все же, кроме чисто географической реориентации, которую неизбежно влечет эмиграция, существует определенный спектр новых тем и мотивов, тропов и других особенностей, которые в 1970–1980-е годы отличали писателей третьей волны как от собратьев по перу в метрополии, так и от писателей-эмигрантов старших поколений. Джон Глэд усматривает в литературе третьей волны возрождение "натуральной школы" XIX века: если писатели первой эмиграции продолжали традиции Серебряного века, к которому многие из них принадлежали, то третья волна как бы сделала шаг назад и занялась "переписыванием" "Бедных людей" и "Записок из подполья" Достоевского в новых условиях. Литературные герои третьей волны – все те же "маленькие люди" в повседневных обстоятельствах советской и эмигрантской жизни, "многочисленные потомки Акакия Акакиевича и Макара Девушкина". Можно говорить и о других аспектах, материализованных эмиграцией, о которых, в частности, пишет Зиновий Зиник в книге "Эмиграция как литературный прием", уже само название которой подчеркивает эстетический потенциал эмиграции как события и как состояния. Кроме мотивов расставания с родиной и смерти, пускай лишь виртуальной, к особенностям литературы, создаваемой вне родной географии, относится самая что ни на есть физическая реализация того, что в 1960–1980-е годы было принято называть "внутренней эмиграцией". Наконец, если признаком жизнеспособности литературы того или иного периода и направления служат произведения из жанра "литература о литературе", то таким произведением о третьей волне является повесть Сергея Довлатова "Филиал" (1987), иронизирующая над этой литературой изнутри: действие повести происходит на конференции писателей третьей волны в Лос-Анджелесе в 1981 году, что позволяет автобиографическому герою Довлатова наблюдать за "литературным процессом" в мельчайших подробностях, а читателю – узнавать таких представителей этого процесса, как Наум Коржавин, Эдуард Лимонов, Виктор Некрасов, Владимир Войнович и многие другие. В "Филиале" Довлатова мы даже становимся заочными свидетелями "исторического, вернее – доисторического поцелуя. Поскольку целуются – кто бы вы думали? – Максимов и Синявский" (речь идет о записи, сделанной "в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. За некоторое время до исторического разрыва почвенников с либералами" – то есть о конфликте между редакторами парижских журналов третьей эмиграции "Континент" и "Синтаксис"). Сам Довлатов в те годы редактировал в Нью-Йорке газету "Новый американец", главным оппонентом которой была старейшая газета первой эмиграции "Новое русское слово" (1910–2010) в лице ее редактора Андрея Седых (настоящее имя – Яков Моисеевич Цвибак), бывшего секретаря Ивана Бунина. В фельетонах Довлатова Седых выведен под фамилией Боголюбов ("Настоящую его фамилию – Штемпель – мы узнали позже").