Гегель в "Эстетике" представляет трагедию в соответствии с ее субстанциальным и изначальным типом . В содержании всякого истинного действия Гегель выделил два момента: с одной стороны, все великое по своей субстанции – основа действительной мирской божественности – в себе и для себя вечное содержание индивидуального характера и его целей, с другой – субъективность как таковая, в ее не скованном самоопределении и свободе. "<…> Истинное содержание трагического действия для целей, которые ставят перед собой трагические индивиды, составляет круг сил, субстанциональных и самих по себе оправданных в человеческой воле: семейная любовь, государственная жизнь, патриотизм граждан, воля властителей, даже церковное бытие. Такой же действительностью отличаются и подлинно трагические характеры. Они в высшей степени то, чем они могут и должны быть согласно своему понятию: не многообразная развернутая целостность, но – при всей своей жизненности и индивидуальности – одна единая сила именно этого определенного характера, внутри которой он нераздельно сомкнулся с какой-либо особенной стороной этого устойчивого жизненного содержания, отвечающей его индивидуальности и готов выступить на ее защиту <…>", – писал Гегель .
Подлинная тема изначальной трагедии – божественное начало, но не в том виде, как оно составляет содержание религиозного сознания, а в том, как оно вступает в мир, в индивидуальные поступки, не утрачивая в этой действительности своего субстанционального характера и не обращаясь в свою противоположность. В этой форме духовная субстанция воли и свершения есть нравственное. Ибо нравственное, если мы постигаем его в его непосредственной укорененности, а не только с точки зрения субъективной рефлексии, как формальную мораль, – это божественное в мирской реальности, субстанциональные, особенные и существенные стороны которого составляют содержание, движущееся подлинно человеческим действием, раскрывая и осуществляя свою сущность в самом этом действии. Благодаря такому принципу обособления, которому подчинено все, что устремляется в реальную объективность, оказываются различными как нравственные силы, так и действующие характеры с точки зрения их содержания и индивидуального явления. Если эти особенные силы призываются к деятельному выявлению и осуществляются как определенная цель человеческого пафоса, переходящего к действию, то их гармония устраняется, и они выступают друг против друга в объединенности. Тогда индивидуальные действия стремятся при определенных условиях провести в жизнь такую цель и такой характер, которые при этих предпосылках, односторонне замыкаясь в своей определенности, законченной самой по себе, необходимо возбуждают против себя противоположный пафос, приводя тем самым к неизбежным конфликтам. "<…> Изначальный трагизм состоит именно в том, что в такой коллизии обе стороны противоположности, взятые в отдельности, оправданы, однако достигнуть истинного положительного смысла своих целей и характеров они могут лишь отрицая другую столь же нравственную силу и нарушая ее целостность, а потому они в такой же мере оказываются виноватыми именно благодаря своей нравственности. По мнению Гегеля, история развивается через борьбу и отрицание, через самоотчуждение человека, через нисхождение и гибель одних форм культуры и торжество других. Все историческое развитие мыслится в виде антагонизмов или "трагического рока". История и трагедия замкнуты друг в друге: история развертывается как трагедия, сама трагедия имеет свое место в истории <…>" .
Кроме того, содержание трагедии носит исторический характер, форма трагического – неразрешимое противоречие – то же самое историческое противоречие, которое представляет собой движущую силу истории.
Нравственная субстанция есть содержание индивидуального действия и, следовательно, трагедии. Нерасколотое нравственное сознание, субстанция как расколовшееся тождество есть сознание божественного; оно представлено в трагедии как хор. Индивидуальное действие, побуждаемое индивидуальным нравственным вопросом, есть результат односторонней обособленности внутри этой нравственной субстанции, с необходимостью вступающей в конфликт с другой, столь же нравственно оправданной односторонней обособленностью.
Именно односторонность пафоса, составляя подлинную причину коллизий, должна быть устранена. Победительницей в трагедии оказывается "вечная субстанциональность", которая в борющейся индивидуальности устраняет только ее ложную односторонность. Положительное же содержание ее устремлений предстает как нечто, подлежащее сохранению в его утвердительном опосредовании, уже не расколотом более. Только сквозь заострение различия (многообразия) до противоречия происходит и историческое движение. Узловые моменты этого движения – максимальное заострение противоречия – есть содержание трагического.
Форма трагического – взаимное уничтожение борющихся сторон, разрешение противоречий в более высоком синтезе – осуществляется действием свободной индивидуальности.
Онтологический смысл трагедии имеет свое преломление в смысле человеческой жизни. В. Франкл писал: "Человек – это больше чем психика: человек – это дух" . Франкл считал, что "в этом качестве человек характеризуется двумя фундаментальными онтологическими характеристиками: способностью к самотрансценденции и способностью к самоотстранению. Отсюда вырастает трагическая триада человеческого существования: страдание, вина, смерть <…>" .
Страдание здесь предстает необходимым условием "антроподицеи", благодаря которой человек сам становится другим.
Экзистенциалы человеческого существования – духовность, свобода, ответственность лежат в основе двойственности человека по отношению к внешнему миру: природе, обществу, культуре.
Но нужно понимать, что амбивалентность человеческой природы и есть его истинная сущность, которую надо определять не как данное качество или субстанцию, а как противоречие, имманентное человеческому бытию. Человек видит свою вовлеченность в ужасный конфликт – он пленник природы, но несмотря на это свободен в своем мышлении, он – часть природы, он не находится ни здесь, ни там .
По мнению Э. Фромма: "Это осознание самого себя сделало человека чужим в мире, обособленным от всех, одиноким и преисполненным страха. В этом классическом противоречии человек является одновременно телом и душой, ангелом и зверем. Он принадлежит к двум конфликтующим между собой мирам <…>. Если конфликт осознается, то сразу напрашивается вопрос: что может сделать человек, для того чтобы справиться с ужасной дилеммой, сопутствующей его существованию? Что он может сделать, чтобы прийти к гармонии, которая освободит его от мук одиночества, даст возможность почувствовать себя в мире как дома и позволит ему достичь чувства единства с миром?" . Именно этот конфликт в человеке требует своего разрешения.