В конце концов надо платить, Валентин Николаевич… ты мне позволишь внести деньги?
С т о р и ц ы н. Нет, не позволю.
Т е л е м а х о в. Значит, суд и позор, пусть улица хохочет! Японская месть – взрезать себе живот, чтобы им стыдно было? Не могу удержаться, чтобы дружески не сказать тебе, Валентин Николаевич: трижды глупо! Им арестантские легче, чем тебе свидетельское кресло… если только свидетельское.
С т о р и ц ы н. Да? Во всяком случае, благодарю тебе! за дружеское предложение.
Т е л е м а х о в. Не стоит. Извиняюсь, что побеспокоил!
С т о р и ц ы н. Ты сейчас едешь? Мы едем с первым поездом, вероятно, вместе? Я еще раз благодарю тебя: если не слова твои, о которых позволь мне иметь свое мнение, то твой поступок вполне дружеский. Как похолодело однако.
Т е л е м а х о в(пожимая плечами) . Не спорю. А как твое сердце?
С т о р и ц ы н. Очень хорошо. Я уже принимал два раз ту микстуру, что ты дал. Она успокаивает. Потом еще нюхать что-то?.. Я забыл.
Т е л е м а х о в. Да, если плохо почувствуешь. Завтра к тебе не приехать?
С т о р и ц ы н. Это зачем? Кстати: как вообще твоя практика? Я слыхал, растет, скоро модным профессором станешь.
Т е л е м а х о в. Благодарю, недурно. А вон и Модест.
С т о р и ц ы н. Сейчас спросим у него расписание.(Спускаясь с террасы.) Простите, Людмила Павловна, мне необходимо ехать домой – сейчас же – и нам приходится прервать наш праздник. Если этот день и записан в Книге Судеб, то несколько иначе, чем я полагал.
М о д е с т П е т р о в и ч. Мне можно с тобою, Валентин?
С т о р и ц ы н. Конечно, мы вместе и поедем. Кстати, ты проводишь и Людмилу Павловну. Когда поезд?
Л ю д м и л а П а в л о в н а(тихо) . Не ездите домой.
М о д е с т П е т р о в и ч. Через полчаса, еще успеем. Я только накидку возьму, я сейчас.
Т е л е м а х о в. А я потихоньку вперед пойду, на форме подожду. Я не из ходоков. Ведь и сделают же люди калитку!
Выходит. Сторицын и Людмила Павловна одни.
Л ю д м и л а П а в л о в н а(торопливо) . Валентин Николаевич, не ездите домой. Не ездите.
С т о р и ц ы н. Так надо.
Л ю д м и л а П а в л о в н а. Ну, тогда – я люблю вас! Не забывайте, не забывайте!
Молчание.
Л ю д м и л а П а в л о в н а(в отчаянии) . Вы молчите? Ну, тогда – вспомните девочку в рваном пальто. Вы не смеете ее забыть, не смеете.
Появляется Модест Петрович; в своем плаще и шляпе он похож на старого итальянского бандита.
М о д е с т П е т р о в и ч. Вот и я.(С судорожным весельем.) И вечер-то такой божественный! Да вы не торопитесь, время еще достаточно… Погодите, а цветы? Цветы-то мы и забыли. Сейчас, сейчас!..
Сторицын и княжна молча, двумя темными силуэтами, стоят у открытой калитки.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Продолжение того же дня.
Кабинет Сторицына. Огни уже зажжены, но портьеры не завешены, и с улицы, несмотря на двойные стекла, доносится вечерний воскресный шум. В одно из окон видно, как над фронтоном дома на противоположной стороне вспыхивает электрическая вывеска-реклама: «Скетинг-ринк». На обычном месте профессора, у его стола, сидит Саввич, в руках карандаш, которым он поигрывает во время разговора; наискось, у того же стола, в кресле сидит и внимательно слушает его Елена Петровна. Глаза у нее заплаканы и припухли, часто вздыхает.
Е л е н а П е т р о в н а. Говорите, Гавриил Гавриилыч, я слушаю.
С а в в и ч. Повторяю и настаиваю, что это даже к лучшему, что профессор узнает про твою игру на бирже. Почему? Потому что нарыв созрел и должен прорваться, как говорят в этих случаях врачи. Конечно, он поволнуется, потому что кому же приятно, чтобы его деньгами распоряжались без спросу, но зато мы сможем играть открыто. Мне надоела…
Е л е н а П е т р о в н а. Но, Гавриил!.. Но ты не знаешь его характера.
С а в в и ч. Не перебивай, а лучше слушай, что тебе говорят.