Всевидящее Око (всегда одно!) в мировой мифологии встречается очень часто. От русских сказок ("Крошечка Хаврошечка", где сестра Трехглазка все видит своим третьим глазом) до скандинавского Одина, отдавшего свой глаз за право испить из источника мудрости, и буддийской иконографии, где гневные божества своим третьим глазом видят врагов веры. Для мифологии безразлично, сколько глаз у всевидящего существа – три или один, потому что любое отклонение от человеческой нормы воспринимается как сверхъестественное проявление признака (об этом уже говорилось в связи с одноруким героем).
B египетской мифологии утрата Ока – бедствие космического масштаба. Закон и порядок не могут быть восстановлены, пока юный Гор, сын Осириса, не завладеет Оком. Так же и в двух вариантах мифа об удалении Ока Pa говорится о том, что когда Око в обличии богини-львицы покидает бога Солнца Pa, то это прямо или косвенно приводит к смерти множества людей, иссяканию жизненных сил земли и другим бедствиям. B отличие от Ока и Кольца Саурона Око Гора и Око Pa воплощает благие силы, поэтому в египетских мифах Око возвращается. Однако есть одна общая деталь: египетское Око, как и Кольцо Всевластья, воплощает собой категорию власти, пока оно разлучено с хозяином, он не может быть владыкой мира (египетские Осирис и Pa лишаются царского могущества, Саурон не может подчинить себе Средиземье).
Сопоставление с египетской мифологией показывает, что Толкин не просто работал с мифологическими категориями – он в некоторых случаях придавал мифу обратное значение (отрицание мифологемы Богини-Матери в образе Галадриэли, уничтожение вместилища магической силы вместо добывания).
Глава 8. Типы мифологического мышления и формы их воплощения
Поскольку мир Толкина огромен, а система мифологических образов в нем сложна и многоуровнева, то нам представляется важным показать, как во "Властелине Колец" представлены различные уровни мифологического мышления.
Его древнейший этап – нерасчлененное мышление ("инкорпорированное" – в терминах А.Ф. Лосева, "пралогическое" – в терминах Л. Леви-Брюля). Для этого этапа характерно неразличение природных и культурных объектов, вера в тождество части и целого, безразличие к временной причинности (последующее событие может быть причиной предыдущего), невыделение человеком себя из окружающего мира (на чем зиждется тотемизм – вера родство людей с определенным видом животных или растений). Представление о мире основывается на законе сопричастности (по Леви-Брюлю – "партиципации"), то есть отождествления различных предметов, лиц, явлений на основе того, что они обладают одинаковыми мистическими свойствами. Весь мир мыслится органически, то есть подобно живому организму, любой предмет – имеющим самостоятельную волю и способным превратиться в какую угодно другую вещь или существо (отсюда – принцип тождества противоположностей); в таком мире "все решительно и целиком присутствует или, по крайней мере, может присутствовать во всем". Принцип всеобщего оборотничества и взаимопревращения властвует безраздельно: "Диффузность первобытного мышления проявилась и в неотчетливом разделении субъекта и объекта, материального и идеального (т. e. предмета и знака, вещи и слова, существа и его имени), вещи и ее атрибутов, единичного и множественного, статичного и динамичного, пространственных и временных отношений". Абстракции мыслятся чувственно, овеществленно.
B романе Толкина проявлением столь глубокой архаики является собственно образ Кольца Всевластья. Оно предстает обладающим собственной волей, оно само уходит от Горлума и попадает к Бильбо, само надевается на палец Фродо в трактире, само едва не касается воды в Зеркале Галадриэли, оно борется с волей Фродо и в конце концов побеждает его.
Другим примером проявления в романе черт инкорпорированного мышления является образ оживающих природных сил. Это и старый Вяз в Древлепуще – дерево, наделенное злой волей, и образ Древлепущи в целом – лес, где тропинки "движутся", заводя путников в гибельную чащу. Это и река Бруинен, губящая назгулов (разлив Бруинена несколько менее архаичен, поскольку потом он объясняется не собственной волей реки, а приказом Элронда). Это и гора Карадрас, чья злая воля никакого отношения не имеет к Саурону: он препятствует Хранителям пройти через его перевал не из-за Кольца, а просто не допускает чужаков в свои владения (фактически, в самого себя). Наконец, это энты и хуорны, являющиеся одновременно и деревьями и разумными существами.
C дальнейшим развитием мифологического мышления формируется его следующий этап – демонологическое мышление (в терминахА. Ф. Лосева "демон" – "душа вещи", "субъект вещи", отделенный от материи). "Демонологическое" мышление – начальная ступень развития абстрактного мышления. По Лосеву, демон "является существом стихийным, бесформенным, злым, аморальным… действующим всегда слепо… далеким от всякой человечности и даже от какой бы то ни было системы", помогающей или губящей произвольно. Аморальность, непредсказуемость "демона" (духа, в дальнейшем – гения, бога) может быть объяснена его иномирностью, принципиальным противопоставлением его "чуждости", "инаковости" установленному Порядку общества людей. Одной из важнейших черт архаического мышления была вера в предопределенность человеческих поступков, внушенность действий и мыслей демоном, в последствие – богом. Лосев приводит огромный список примеров последнего, взятый из поэм Гомера.
Именно это мы и видим в книге Толкина. Сэм, стоя над Фродо, укушенным Шелоб, разговаривает с незримым, необъяснимым (и необъясняемым!) "голосом", причем это не внутренний голос Сэма, это нечто (некто?) иное, суждения этого "голоса" отнюдь не бесспорны для Сэма. Совершенно иначе Сэм описан в момент собственных колебаний, когда второй голос – это действительно внутренний голос Сэма.
Неведомый "голос" помогает Фродо прогнать Шелоб, подсказывая незнакомые хоббиту слова об Эарендиле, тот же "голос" дважды помогает Сэму правильно запеть песню, и оба раза песня так или иначе связана с Валинором: первый раз это квэнийская песнь об Элберет, второй – на всеобщем языке песнь о Западном Крае. Наконец, у самой цели этот "голос" торопит и Сэм чувствует, что ему дарована "некая новая сила". Bce это заставляет думать, что хоббитам помогает некая личность, которую Толкин сознательно не стал прописывать.
B эпоху ранней государственности мифологическое мышление входит в свою новую стадию, называемую "номинативное мышление". B этот период, как пишет А. Ф. Лосев, самостоятельность субъекта прогрессирует: проявляется осознание человеком себя как индивидуума, понимание собственной самоценности и личностной значимости. Такое выделение "Я" из окружающего мира означает то, что часть перестает быть тождественной целому, теряет значимость закон партиципации и взаимообращения. Наряду с этим, в рамках номинативного мышления происходит преобразование представлений о демонах в представления о богах. Функции богов более-менее систематизируются, их внешний вид эстетизируется, появляется генеалогия богов, и, в конечном счете, стремление разумно упорядочить и структурировать корпус мифологических представлений приводит (в большей или меньшей степени) к попытке освободиться от мифологии вообще: "Это апофеоз закономерности в той… области, которая перед тем состояла из сплошной демонической анархии… Номинативная мифология есть в сущности только такая… которая доведена… до системы разума. Поэтому будет большой неточностью сказать, что номинативное мышление исключает вообще всякую мифологию. Гораздо точнее будет сказать, что номинативное мышление, во-первых, возможно без всякой мифологии, а во-вторых, если оно доходит до мифологии, то мифологию эту оно строит и понимает не стихийно, но как систему универсального разума".
Рационализация мифологии в книге Толкина идет постоянно. Особенно ярко это проявляется в Прологе, где дается своеобразное этнографическое описание народа хоббитов, приводятся генеалогии и топографические данные. To же можно сказать и о Приложениях, где Средиземье оказывается дотошно прописанным хронологически.
Толкин сознательно сводит в своей книге магию к минимуму. Например о хоббитах он пишет: "Издавна владели они умением исчезать бесшумно и бесследно… И так это ловко у них получалось, что Люди стали поговаривать о волшебстве. Ha самом деле ни с какой магией хоббиты, конечно, не знались, а неуловимостью своей были обязаны исключительно мастерству… и близкой дружбе с землей, что неуклюжим Большим народам и несвойственно, и непонятно".
B целом, весь принцип описания Средиземья как реально существующего мира с весьма жесткими внутренними законами (от лингвистики до ботаники) – это именно номинативный, рационализирующий подход к мифологии.